— А я вам даже не советую и дороги знать к этой собаке, — сказал Собакевич. — Извинительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему.
— Нет, что вы... — скромно улыбнувшись, отвечал Чичиков, — я спросил только потому, что интересуюсь познанием всякого рода мест...
Гостиная. Собакевич, развалясь, сидит на диване, сбоку около него, на кресле, Чичиков. Оба без фраков, перед ними на блюдечках различное варенье...
Чичиков, только что, очевидно, кончивший говорить, вынул платок, громко высморкался, посмотрел на неподвижно сидевшего Собакевича и, наклонившись к нему, произнес:
— Итак?..
— Вам нужно мертвых душ? — просто, без тени удивления, спросил Собакевич.
— Э... Да... несуществующих... — смягчил выражение Чичиков.
— Извольте, я готов продать.
— И какая же цена?
— По сто рублей за штуку.
— По сто?! — вскричал Чичиков и, разинув рот, поглядел Собакевичу в самые глаза.
— А ваша цена? — не меняя позы, спросил Собакевич.
— Моя цена? — поднимаясь с места, криво усмехнулся Чичиков. — Моя цена... Ну... по восьми гривен за душу.
— Эк, куда хватили, — оживляясь, произнес Собакевич. — Ведь я продаю не лапти.
— Однако ж это и не люди! — возмущенно сказал Чичиков. — Извольте, по полтора рубля.
— Да чего вы скупитесь, — вставая, сказал Собакевич. — Другой мошенник обманет вас и продаст дрянь, а не души. — С этими словами он подошел к конторке, достал пачку каких-то бумаг. — У меня мужики, что ядреный орех! — И, заглянув в бумаги, заявил: — Вот, например, каретник Михеич, сам сделает, сам обобьет и сам лаком покроет...
— Но позвольте... — начал было Чичиков.
— Пробка Степан, плотник, — не слушая, продолжал Собакевич. — Ведь что за силища была! А Милушкин, кирпичник... А Максим Телятников, сапожник, что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо! А Еремей...
— Но позвольте! — перебил его, наконец, изумленный Чичиков. — Ведь это весь народ мертвый!