Слуга отречения

22
18
20
22
24
26
28
30

Женщина огляделась.

Усыпанный разноцветными ракушками мокрый песок, жёлтый и плотный, был здесь перемешан с острыми чёрными камнями. По правую руку злобно грохотали, вздымаясь трёхметровыми валами и захлёстывая пляж всё новыми потоками горько пахнущей мутной воды, бешеные океанские волны. Океан выплёвывал на сушу сорванные ветром с пальм и рододендронов тяжёлые ветви вперемешку с обломками затейливо раскрашенных весельных лодок и тут же снова тащил их обратно, в бушующую тёмно-синюю глубь.

На похожей на ряд огромных чёрных зубов гряде крупных булыжников, уходящей далеко в воду, тут и там виднелись вышвырнутые волнами красные рыболовные сети.

А прямо перед Дианой, над усеянным редкими клочками выцветшей зелени берегом, возвышался прямоугольный блок электростанции с круглым, похожим на гигантскую яичную скорлупку желтовато-белым куполом, за которым виднелась пара полосатых, красных с белым труб. К станции прямо по широкому волнорезу, выложенному из белых прямоугольных глыб, тянулся длинный автомобильный мост. Небо, блёклое от удушливого солнечного жара, светилось над этим мостом, словно огромный алюминиевый купол.

И в этом небе, прямо над её головой, кружили два гигантских змееобразных силуэта.

«Получ-чай!» – «Умр-ри…»

Расплывающаяся в дрожащем воздухе фигура Навида, напоминающая гигантскую кобру с медвежьими лапами, набрасывалась на извивающегося змея, ловко уворачиваясь от потоков пламени, летящих у того из пасти и из ноздрей. Змей вертелся волчком, вновь и вновь обнажая клыки и щелкая острыми зубами; мелкие шаровые молнии вылетали из его кривых когтей, сшибаясь в воздухе с чередой срывающихся с пальцев Навида огненных лезвий. Пули нигде не было видно, фигура зелёного дракона с похожими на ременные кнуты хвостами тоже куда-то пропала.

Из раскалённого песка у самой кромки воды внезапно вынырнула покрытая мелкими шипами безглазая фиолетовая ящерица на длинных многосуставчатых лапах и, разбрасывая в стороны мелкие камешки, в несколько прыжков приблизилась к Диане. Женщина судорожно выдохнула, выбрасывая перед собой ладонь, – тварь пронзительно заверещала и отлетела прочь, оставшись лежать без движения, но руку Дианы прошибло болью до самого плеча, и она со страхом поняла: о том, чтобы снова принять зверя, не стоило сейчас даже и думать.

Земля под ногами уже почти не дрожала. Куда подевалась химера? Им удалось её обезвредить? Или…

И тут Диана увидела, как неимоверно длинный белый змей в высоте меняет форму, удлинняясь, а конец его хвоста вытягивается, завивается кольцами, словно огромная пружина, и вдруг начинает ярко мерцать пронзительно-алым светом. В следующий момент пружина распрямилась с глухим металлическим звоном, который был отчётливо слышен даже сквозь рокот волн; конец её с силой хлестнул Навида по глазам, тот вскинул лапы, впиваясь в него когтями, но алое свечение тут же потекло вниз по его локтям – и лапы разжались, очевидно, теряя чувствительность.

Окружённая мутным дрожащим силовым коконом, пума с медвежьей головой соскользнула вниз, к воде, на лету пытаясь вновь обрести равновесие – а исполинский змей в тот же момент свечой взвился ввысь, и его, словно огненным смерчем, окружили потоки кроваво-серебряной пыли, которые водопадом посыпались в океан, скручиваясь жгутами и превращаясь в подобие множества бесконечных алых шнуров.

«Приш-ш-шло вр-р-ремя…» – гулко прогромыхало в воздухе.

* * *

Медноголовый крылатый монстр парил в знойном небе напротив Алекса, больше не подпуская к себе близко и практически одновременно нанося с разных точек короткие серии смертоносных энергетических ударов, которые лис едва успевал отбивать. Проклятому тули-па ещё хватило сил вновь совершить полный переход, но Алекс видел, что тот теперь старается экономить движения и держать дистанцию при атаках, и это было хорошим знаком.

Меднокрылый бил обречённо и яростно – полностью сосредоточившись на нападении, оставив всякую осторожность и не создавая уже больше никаких щитов. Алекс отчётливо чувствовал, как от ритмичных волновых колебаний всё сильнее кривится и искрит пространство вокруг них обоих; если бы в небе сейчас было хоть одно облако, оно бы уже давно кипело, проливаясь на землю дождём. Залитые кровью перья огромной птицы расплывались и то и дело искажали форму, ослепительно сверкая и становясь практически невидимыми в лучах пылающего тропического солнца.

«Боишься ближнего боя, тварь», – ожесточённо подумал Алекс, чувствуя, как всё его туловище накаляется и звенит, напитываясь энергией воздуха, которая словно втекала в тело через рваную рану на покрытом рыжей шерстью животе. Две полузвериные фигуры закружили, поднимаясь всё выше, и лис, улучив момент, поднырнул прямо под мощные бронзово поблёскивающие лапы; венчающие лапы изогнутые заострённые лезвия тут же полетели ему в глаза, и в тот же момент Алекс молниеносно отпрянул, изворачиваясь в воздухе, и длинные клыки впились медноклювому в надхвостье.

В ноздри лиса ударил запах свежей крови; их закувыркало, небо и земля несколько раз поменялись местами перед глазами Алекса, далеко внизу мелькнула, приближаясь, пенистая, искрящаяся на солнце полоса бушующего океана. И тут он увидел сверху, как вода около самого берега запузырилась и забурлила, выпуская из себя исполинскую полупрозрачную рогатую фигуру, текучую и мерцающую, как вулканическое стекло.

У химеры не было больше ни глаз, ни носа, ни рта – едва различимое тело её походило на разросшуюся до невероятных размеров чудовищную амёбу. Амёба стремительно взмыла ввысь, превращаясь в подобие длинной вытянутой стрелы или метательного копья. Копьё с оглушительным визгом, от которого у Алекса зазвенело в ушах, вспороло воздух, серой тенью пронеслось мимо – и обрушилось сверху на бело-оранжевый купол станции, и в тот же момент лис увидел, как тот окутывается облаком кроваво-красного, невидимого для человеческого глаза света.

И это облако стало стремительно набухать, словно гнойный нарыв, превращаясь в огромный замедленный взрыв…

Алексу понадобилась лишь секунда, чтобы понять, что сейчас произойдёт, и ещё одна секунда на то, чтобы принять решение.

Настоящий воин может бояться только за других – и никогда за себя. Цена жизни одного бессмертного – чушь по сравнению с десятками тысяч смертных жизней.