Слуга отречения

22
18
20
22
24
26
28
30

Он разжал зубы, мощным силовым ударом отбрасывая в сторону окровавленную медную птицу, и рывком метнулся вниз, растягивая тело в молниеносном, рвущем мышцы головокружительном прыжке.

Исполинская лисья фигура, в доли мгновения распластавшись в воздухе и становясь с каждым мгновением всё огромнее, раскинула в стороны длинные лапы, которые сделались больше похожи на крылья – и упала на куполообразную крышу, растекаясь по ней пылающим огненным пятном, уже не напоминающим больше ни человека, ни животное.

Воздух вокруг Алекса внезапно сделался осязаемым и клейким; как будто ослепительные стеклянные крючья вынырнули из глубины жаркого затягивающего воздушного водоворота, подцепив кишки и безжалостно выдёргивая их наружу вместе с немым, задыхающимся криком. Мучительные судороги раз за разом заставляли внутренности плавиться и пузыриться, словно масло на сковородке, превращая их в раскалённое, бесформенное месиво…

А потом боли просто стало так много, что она перестала ощущаться болью.

«Только бы ещё хватило сил», – успел подумать Алекс, чувствуя, как неумолимо гаснет уплывающее сознание и как мир вокруг него стремительно погружается во тьму.

Только бы хватило сил…

* * *

Милис с хрипом втянула в себя воздух и левой рукой – правая всё ещё висела плетью, – столкнула с покрытой змеиной кожей груди балясину, обрушившуюся с крыльца маленького магазинчика, из открытого окна которого всё ещё свешивались похожие на рваную цветочную бахрому гроздья ярких упаковок с конфетами.

Её пепельное-белое тонкогубое лицо покрывала сеть мелких чёрных порезов; малахитовые хлысты кос, разбросанные по плечам, были присыпаны сероватой бетонной крошкой, с треугольного подбородка стёсан с мясом целый пласт перламутровой шкуры. Чёрная кровь всё ещё капала на расплавленную чешую на исцарапанном животе.

Проклятая сова… а ведь казалась таким лёгким противником…

Из стен полуразрушенных зданий, словно гигантские паучьи лапы, повсюду торчали обломки ржавой арматуры. Вокруг не было видно ни души, – а может быть, этот квартал на самом краю посёлка изначально был не слишком тесно заселён… или был заселён кем-нибудь из смертных низших, которым обыкновенно запрещено приближаться к остальным – такое тоже часто случается. Смертные ведь порой бывают страшно трогательны в этом своём стремлении во всем подражать тули-па…

По усеянному кирпичами пустырю трусила, подвывая, облезлая беспородная псина с порванным ухом. Завидев Милис, та заскулила, оскалила зубы и попятилась, а затем резко развернулась и галопом понеслась по усыпанной осколками битой черепицы земле прочь, скрываясь в лабиринте запутанных деревенских улиц.

В слепящих лучах солнца за тучами песчаной пыли над пустырём был хорошо виден полукруглый купол, возвышающийся над тёмно-зелёной, дрожащей в горячем воздухе полоской деревьев на самом горизонте. Не поднимаясь с земли, Милис откинулась спиной к покрытой потрескавшейся голубой краской, пышущей жаром стене, свела крест-накрест ладони на окровавленной груди и стала ждать.

Тень отречённого была уже почти невидима – она превратилась в облако чистой, ничем не замутнённой, напитанной сумасшедшей яростью энергии, и этой энергии не требовались более никакие зримые формы. Милис не могла разглядеть её уже даже взглядом ту-ли-па – она лишь ощутила сильный толчок в области солнечного сплетения и мгновенный жар от вспыхнувших вокруг запястий нитей, который сложился в далёкий мысленный приказ, отдаваемый Сегуном: «Пор-р-ра…»

Она увидела, как оранжево-белый купол станции накрыло пятном мутного, постепенно становящегося всё ярче розового света – и вдруг в небо над поселком молнией взметнулась исполинская, ослепительная фигура, напоминающая огромную огненно-рыжую лисицу. В какой-то момент её очертания заслонили собой всё прозрачное небо, отбросив на землю гигантскую серую тень, а затем фигура накрыла собой сделавшийся рядом с ней совсем маленьким купол. Ещё не видимые обычным глазом потоки сил отпущенной на свободу стихии, – золотистые гейзеры, фонтаны нерождённого огня, – начали меркнуть и бесследно исчезать, втягиваться в неё, как вода втягивается в морскую губку, а потом очертания рыжего лиса задрожали, пошли мелкой беспокойной рябью и стали покрываться глубокими чёрными трещинами…

Милис приоткрыла склеенный кровью рот и глухо закашлялась, наблюдая, как призрачная воздушная волна подбрасывает тускнеющее, тлеющее, словно лепесток затухающего пламени, оранжевое пятно высоко в воздух, а потом, кувыркая, стремительно тащит его куда-то в сторону бушующего совсем рядом со станцией океана.

– Воис-стину… sublata causa… tollitur morbus, – хрипло прошептала она, не замечая тёмных дымящихся струек, бегущих из надорванных губ. – О да… уничтожь причину, и исчезнет проблема… истинно так…

Милис прикрыла лицо когтистыми лапами, и её захлёбывающийся кашель внезапно перешёл в надрывный, задыхающийся смех, подвывающий, утробный и надсадный, словно собачий лай.

– Она сильно ранила тебя? – послышалось рядом.

Всё ещё продолжая смеяться, Милис наконец оторвала взгляд от горизонта и с трудом обернулась. Сегун стоял над ней, протягивая покрытую глянцевито блестящей драконьей чешуёй жилистую руку. Его сероватые, будто бы стальные губы подрагивали на вытянутых обнажённых клыках; из раздувающихся трепещущих ноздрей вылетали крошечные снопы мелких искр. Под похожими на извивающихся мохнатых гусениц бровями тускло мерцали, обведённые чёрным, словно бы два только что вынутых из костра угля.

– Пус-с-стяки… – Милис выпустила раздвоенный чёрный язык, и косы на её голове зашевелились, как живые. – Мне жаль, что не смогла помочь тебе… Хаук самоубийца, – круглые немигающие зелёные глаза с вертикальным зрачком на миг вспыхнули алым. – Он уже не выживет, кобэс-сими. Лишает нас работы…