Сердце Дракона. Двадцатый том. Часть 2

22
18
20
22
24
26
28
30

Его охватил глубокий покой, сердцебиение шло в ногу с пульсирующим ритмом бесконечных далей. Он больше не был наблюдателем, а стал участником неуловимого танца существования. Его сознание растворились в приливах и отливах жизненного потока, и вместе они словно слились в едином гуле, гомоне того, что являлось всем.

Его душа словно расцвела, и там, где поднималось бескрайнее море трав расцвели тысячи цветов и океаны лепестков распустились в молчаливом признании его единства с природой. Теплое, гулкое эхо вибрировало в его сердцевине, наполняя его спокойной уверенностью в своей принадлежности к происходящему.

Праве быть здесь и сейчас.

Дышать.

Думать.

Творить.

Печалиться.

Ошибаться.

Разрушать.

Снова создавать.

Жить.

Это было какое-то молчаливое общение, священный разговор между собой и миром, где слова были излишни, потому что все важное говорилось тишиной.

Когда он лежал там, посреди осенних трав, его дух растворялся в вселенской симфонии вокруг него, становясь единым целым с миром.

Он был не просто частью природы, а целым, одной нотой в грандиозной песне существования, мазком кисти в великом шедевре мира. Его сущность пронизывала каждый атом, каждую травинку, каждый лист, каждое облако.

Границы его "я" все больше растворялись в ткани существования, его существо сливалось с необработанной, первозданной красотой природы. Деревья, трава, небо — они были им, а он был ими. Он был теплым поцелуем солнца на земле, гимном певчей птицы на рассвете, шепотом ветра, плетущего сказки в листве.

В этот момент глубокой взаимосвязи он понял, что не просто существует. Что не является чем-то ненужным и неважным. Чем-то, что выполнило свою задачу — закрыло Врата. Чем-то, что не служит слепо своим хозяевам, не имея права на выбор, на путь, на мысли.

Нет.

Это все не так.

И как бы ни было иллюзорно то, что он видел, как бы ни было болезненно то знание, что открылось ему по ту сторону Врат, он имел право.

Он являлся неотъемлемой частью той бесконечной симфонии, что звенела вокруг него и благодаря которой он создал Ронг’Жа. Он словно был вселенной, переживающей саму себя, небесным танцем материи и духа, ритма и гармонии, жизни и созидания. Вселенная была не только вокруг него — она была внутри него, текла по его венам, пела в его душе, жила в его дыхании.