— Вы с Кейти не виноваты в том, что произошло с мамой.
Все мое тело напрягается. К чему он это сказал?
— Последние несколько лет она принимала препараты, борясь с депрессией. Это началось задолго до всех произошедших событий, Остин.
Его слова удивляют меня. Можно ли вообще верить в то, что он говорит?
— Почему ты никогда об этом не говорил?
— Мама не хотела, чтобы вы знали.
— А ты прям так взял и послушал ее. Ты вообще ее ни во что не ставил!
Отец тяжело выдыхает и продолжает: — У твоей матери был рак шейки матки. Именно на фоне этого развилась депрессия. Рак стремительно развивался. И она… она предпочла уйти так, — он тяжело выдыхает.
— Она была больна, а ты ей изменял. Столько, сколько себя помню.
— Она не хотела меня видеть. Говорила, что я был ей противен.
— Делаешь вид, что такой белый и пушистый благодетель? Удобно говорить о ней гадости, когда ее уже нет, да?
— Я любил вашу маму. Я уже трижды женился после ее смерти, чтобы постараться хоть как-то заглушить эту пустоту в сердце. Но никто и никогда не заменит мне ее.
Он замолкает и смотрит на свои сцепленные в замок руки на столе. Я тоже молчу, пытаясь осмыслить его слова. Официантка приносит нам наш заказ, но не уверен, что смогу сейчас съесть хоть что-то.
— Вы не виноваты, слышишь?
Сначала этот ушлепок Миллз воспользовался моей сестрой, а затем я подлил масла в огонь, когда всплыла история с той вечеринкой. Той же ночью мама наглоталась таблеток. Так что, кто, если не я?
— Я поставил точку в ее борьбе. Заставил ее сдаться.
— Нет. Это не так, Остин. От этих таблеток она стала терять память, порой даже не узнавала меня или Кейти.
— Почему я этого не замечал?
— Ты постоянно был на тренировках, выездах и сборах. А в те моменты, когда вы выбирались с ней куда-либо, она накачивалась дозой успокоительных.
Запускаю руки в волосы и тяжело дышу. Сердце стучит, как дикое. Тяжесть, стоящая между ребер, давит. Боль. Я чувствую только боль.