Ее голос был похож на ласковое мурлыканье домашней кошки, но в то же время что-то внутри у него трепетало от волнения.
Джон подошел к гардеробу, чтобы надеть свежую накрахмаленную рубашку.
— Ты куда? Джеки вернется только послезавтра, у нас с тобой еще целые выходные, милый.
Джон опустил голову, помолчал, затем сухо выдавил:
— Все кончено. Мы не сможем больше видеться. Мы слишком увлеклись. Пожалуйста, больше не ищи никогда встреч со мной. Я завтра же дам указание отключить нашу телефонную линию. Если ты побеспокоишь меня или Джеки еще раз, тогда мне придется пойти на более серьезные меры.
Из ее груди раздался громкий, хриплый стон. Казалось, что она вдруг превратилась из человека в обезумевшее раненое животное. Она схватила его за одежду, словно пытаясь не отпустить:
— Нет! Ты не можешь этого сделать! Я не буду никогда лезть в твою семью, не буду ничего делать, обещаю! Джек, не бросай меня, пожалуйста!!!
Джон оттолкнул ее, но она снова вцепилась в него, еще сильнее, пытаясь сорвать с него одежду и невольно глубоко царапая ногтями его тело и лицо. Он снова попытался отстранить ее, но снова не получилось — оказалось, что в этом мягком, женственном теле с белоснежной бархатной кожей на самом деле таилась могучая физическая сила. Он оттолкнул ее еще раз, уже изо всех сил, она упала на кровать, взвыла и снова пыталась схватиться за него. Он отмахнулся от нее рукой, пальцами случайно задев ее губы и нос, разбив их в кровь.
Она теперь просто лежала лицом вниз, на простыне проступали красные пятна. Женщина, о которой грезила половина мужчин мира, рыдала навзрыд, как безнадежно обреченный человек, продолжая издавать хриплые стоны, задыхаясь от слез.
— Вы все бросаете меня… Моя собственная мать душила меня… Мужчины всегда только пользовались моим телом, но им на самом деле было плевать на меня!! Как я вас всех ненавижу… Ненавижу!!! Будь ты вовеки проклят!!! Слышишь? Проклят!
Ее последние слова и крики раздались в спину выходившего из номера бывшего любовника. За дверью в коридоре президента ожидал один из его самых доверенных охранников. В голосе Джона уже не было ни намека на романтическое настроение — только жесткие, стальные ноты:
— Зайди к ней и проверь, чтобы эта тупая пьяная курица не объелась таблетками. Не хватало еще, чтобы пресса раструбила потом, что она покончила с собой у меня. Отвези ее домой, но так, чтобы по дороге ее никто не увидел. Завтра доложишь. Выполнять.
Через два месяца, в августе 1962-го, ее нашли мертвой в собственном доме в Лос-Анджелесе при до сих пор до конца не выясненных, подозрительных обстоятельствах. Причиной смерти точно была передозировка снотворного, но многое указывало на то, что смертельная доза была введена ей накануне вечером кем-то внутривенно. Было ли это делом рук спецслужб? Даже если нет, то как минимум достоверно известно, что агенты ФБР постоянно следили за ней, прослушивали ее, прекрасно знали о ее суицидальных настроениях и сделали все, чтобы в тот вечер никто из ее знакомых случайно не помешал ей покончить с собой. Была ли ее смерть приказом кого-то из братьев Кеннеди? Даже если и так, то эту тайну они оба вскоре унесли вместе с собой в небытие.
Джозеф Кеннеди, отец президента, всю жизнь оставался ирландцем до мозга костей. На исторической родине у него осталась большая родня: когда Джон посетил Ирландию в июле 1963-го в конце своего официального и последнего визита в Европу, он был приглашен в их старинное родовое поместье на берегу океана. Его троюродные братья и сестры, которых Джон никогда раньше не видел, устроили для него тогда настоящую деревенскую пирушку с блюдами из картошки, пирогами и деревенским элем. Джон ощутил прилив необыкновенной радости и даже поднял тост «за здоровье и процветание всех Кеннеди по обе стороны океана». Вероятно, это был последний тост Джона, произнесенный за столом в кругу родственников.
Перебравшись из Ирландии в Нью-Йорк и сказочно разбогатев, Джозеф Кеннеди в двадцатых годах приобрел поместье на самом выступе мыса Кейп-Код, на берегу Атлантики, недалеко от Бостона, в самом величественном месте всего Восточного побережья США. Сначала это был лишь обычный небольшой домик на берегу океана, но Джозефу очень полюбилось это место, и позже он скупил также несколько соседних поместий, построив огромный, роскошный особняк в позднем викторианском стиле. Это был комплекс из нескольких просторных зданий, декорированных в светло-голубых тонах, с большим бассейном, теннисным кортом и даже мини-полем для гольфа. Джон вместе с его младшими братьями Робертом и Эдвардом провел здесь все детство, окончив престижную местную среднюю школу. В этих же любимых им краях Джон начал и свою политическую карьеру: в тридцать лет от местного округа штата Массачусетс, где его все хорошо знали, он сначала был избран в нижнюю палату конгресса, затем стал сенатором. Впоследствии Джон не раз менял свои резиденции, вплоть до Белого дома, но именно мыс Кейп-Код всегда оставался для него местом, где его душе было спокойнее всего.
Последний год выдался особенно бурным и крайне тревожным. В страшный Карибский кризис прошлой осенью, после размещения советских ракет на Кубе, военные буквально впились в его горло, каждый день требуя срочно начать превентивную ядерную атаку Гаваны и Москвы. Только благодаря железной выдержке его и Роберта, а также неожиданному для многих благоразумию Хрущева мир удержался тогда на тонкой грани ада всеобщей ядерной войны. Потом была тяжелая весна, прошедшая в ежедневной, без выходных, работе: нападки республиканцев в сенате, волнения и перевороты в Латинской Америке, козни собственного ФБР с непотопляемым Гувером во главе. Он всей душой ненавидел этого человека с отвратительным жабьим лицом и бесстрастными рыбьими глазами, вот уже четверть века возглавлявшего тайную полицию США и без конца проворачивавшего какие-то свои темные дела. Формально он был подчиненным Кеннеди, и два года назад Джон уже порывался уволить его после встречи в Белом доме, на которой Гувер назвал положение дел в стране «катастрофическим» и при коллегах унизил Роберта, занявшего тогда пост Генерального прокурора, назвав его «зеленым новичком». Когда Джон в тот же день сообщил заместителям о намерении снять Гувера с должности, его правая рука вице-президент Линдон Джонсон и госсекретарь Дин Раск (внешне чем-то напоминавший Гувера) хором заявили, что такой ход будет главной ошибкой всего его президентства. Когда он стал настаивать, Джонсон и Раск, не сговариваясь, ответили, что в случае увольнения Гувера ситуация в стране полностью выйдет из-под контроля и они оба немедленно уйдут в отставку. Линдон Джонсон был весомой политической фигурой: выходец из Техаса, он пользовался популярностью на всем юге страны, тем самым перетягивая на сторону Кеннеди и демократов голоса нескольких традиционно республиканских штатов. Социологи уверенно утверждали, что без Джонсона он не выиграет следующие президентские выборы. Раск держал в своих руках военно-промышленный комплекс, разросшийся из-за «холодной войны» с Советами в шестидесятые до невообразимых масштабов. Когда Кеннеди что-то говорил генералам, они беспрекословно соглашались, но только если Раск поддерживал слова президента малозаметным утвердительным кивком или жестом. Лишиться сразу этих двоих из-за отставки Гувера он не мог, поэтому, при всем его ирландском упорстве, все-таки сдал назад. Что, вероятнее всего, оказалось его ошибкой.
В июле Кеннеди совершил вояж по Европе: люди повсюду встречали его с бурным восторгом, видя в нем посланца мира и живой символ будущего. Но объективно ситуация в Европе казалась чрезвычайно напряженной из-за все обостряющегося противостояния с соцлагерем. Особенно опасной была ситуация в Берлине, где Советы, разделившие город огромной стеной, расстреливали тех, кто пытался перебежать на другую сторону, и угрожали военным захватом западной части города. В самой Америке над головой Кеннеди сгущались еще большие тучи. Могущественные боссы нефтяной и сталелитейной промышленности давно точили на него острый зуб. Нефтяники были против введенных им прозрачных конкурентных процедур при распределении новых месторождений: впервые за сто лет, со времен Рокфеллера, Кеннеди жестко потребовал навести порядок в этой отрасли. Стальные короли восстали против законов об улучшении условий труда рабочих, нормировании рабочего дня и повышении минимальной зарплаты, резко повышавших их издержки. Крайне недовольны президентом были и военные: политика разрядки и мирных переговоров с Советами на фоне пока еще явного превосходства Америки в вооружении рассматривалась ими как его позорная слабость и даже предательство национальных интересов. Военное лобби, жаждавшее все больших миллиардных заказов, видело в нем препятствие для удовлетворения своих аппетитов. Иногда Джону казалось, что он каждый день ходит с закрытыми глазами по бескрайнему минному полю.
Единственное, что приносило ему истинную радость и ощущение счастливого предвкушения, — это беременность Джеки. У них уже было двое детей: трехлетний сын, во всем похожий на него, и пятилетняя дочь, уже взрослая и рассудительная. Редкие безмятежные часы, которое он проводил по воскресеньям с семьей, были теперь его главной отдушиной. Он словно чувствовал, что Джеки подарит ему в этот раз еще одного мальчика. В обычной ирландской семье того времени было не меньше семи-восьми детей, и Джон всей душой мечтал о новых наследниках.
Джеки хорошо себя чувствовала: будучи заядлой курильщицей с нормой три пачки в день, в этот раз она впервые во время беременности смогла полностью отказаться от сигарет. Последние две недели перед родами она провела на Кейп-Код, в поместье Кеннеди. Джон, несмотря на свой сверхплотный график, прилетал к ней на вертолете из Вашингтона раз в два дня, чтобы хотя бы пару часов посидеть, держась за руки с любимой женщиной, в тишине, перед вечерним океаном. Джеки почти все время молчала, отказываясь заранее обсуждать имя их ребенка, но Джон сам решил назвать мальчика Патриком — в честь святого покровителя Ирландии. Роды прошли в местном военном госпитале: 7 августа счастливый Джон весь день принимал поздравления. Однако вечером поступили тревожные новости: ребенок родился с неразвитой дыхательной системой. Чтобы он выжил, ему требовалась серия сильнодействующих инъекций в трахею в первый час жизни и кислородная камера, но ни того, ни другого в госпитале, по странному стечению обстоятельств, не оказалось. Джеки и Патрика срочно перевезли в госпиталь в Бостоне, но оказалось слишком поздно. Через сутки, несмотря на все усилия врачей, младенец скончался. Позже историки назовут эту трагедию «первым актом проклятия семьи Кеннеди». Утром девятого Джон в больнице держал бледную и все такую же молчаливую супругу за руку. Затем, чтобы хоть как-то прийти в себя от горя, вылетел на вертолете с двумя своими самыми близкими людьми — Робертом и личным помощником Дэвидом Паэурсом, с которым они близко дружили еще с юности, в поместье на кромке мыса Кейп-Код. Вечером его ждали неотложные дела в Вашингтоне: у него была всего пара часов, чтобы подышать воздухом Атлантики, собраться с силами и мыслями и начать жить дальше.
Роберт был намного — на восемь лет — младше. В детстве Джон порой задирал и разыгрывал его, но большую часть времени был заботливым старшим братом, учил непоседливого «малыша» со смешными щелями в зубах и всегда взлохмаченной рыжей челкой ловить рыбу, кидать камешки по воде и правильно держать бейсбольную биту Пока Дэвид Пауэрс от его имени принимал звонки и соболезнования по телефону в гостиной, Джон и Роберт, сняв костюмы и оставшись в светлых рубашках, как когда-то в детстве, сидели рядом друг с другом недалеко от бассейна, у самого берега. Их отец, переехавший в старости на юг, во Флориду, подарил поместье Роберту, хотя и тот из-за большой занятости бывал здесь нечасто. Их мать Роза, несмотря на постоянные амурные похождения отца, все равно всегда была предана ему и семье (она переживет почти всех своих детей и умрет здесь, в поместье, в возрасте 104 лет). Роберт даже сейчас, занимая важный государственный пост, чувствовал себя мальчишкой, гордившимся и любившим своего мудрого старшего брата:
ebooksa