Вечные хлопоты. Книга первая

— Пошли, что ли, — позвал Антипов.

Только теперь он осознал, что навсегда простился с женой, и явились запоздалая горечь, тоска... Отрывочные, вовсе необязательные воспоминания, которые он не мог соединить вместе, в нечто целостное, и жгучая досада за преждевременную смерть жены. Жить бы и жить ей!.. И вдруг он понял, что не было целого, значит не все прожито, а что-то просто минуло, прошло рядом, не задевши памяти и сердца, и кануло, как на свалку, в общую кучу прижизненных людских забот, которые не всегда стоили того. В том-то и дело, что слишком часто мелкое, суетное загораживает главное, а когда наступает час обратиться не к живому человеку, но к памяти о нем, открывается черная пустота, где не за что зацепиться сердцем... И тем больнее было Антипову думать об этом, что он-то знал — жена отдала ему и детям все. С нею была семья, был дом. Без нее, и он в том числе, сироты они...

— Отец, — отвлекла его мысли Клава, — я зайду в госпиталь попрощаться. — И покраснела.

— Зайди, зайди, — разрешил он.

Клава ушла.

«Обещать нельзя, а приеду сюда обязательно, — впервые сказал себе Антипов. — Вот будет отпуск — и приеду». Это успокоило немного...

* * *

Клаву в госпитале ждали.

Раненые совали подарки, больше все сахар «для племянницы», а старшая сестра от имени медицинского персонала преподнесла объемистый сверток. (Дома обнаружилось, что в нем были шелковое белье и фильдекосовые чулки!) Главный врач, встретив Клаву в коридоре, долго жал ее руку.

— Не забывайте мой совет: непременно учитесь!

— Спасибо, Константин Танеевич.

— Выполните мое пожелание — это и будет вашей благодарностью. И счастливого вам пути!..

В палате, где лежал Анатолий, она задержалась надолго. Не так просто оказалось уйти отсюда. С каждым из девяти раненых нужно было попрощаться в отдельности, каждому сказать и от каждого выслушать добрые, напутственные слова, в последний раз поправить сбившуюся простыню, взбить подушку, расправить в пододеяльнике байковое одеяло — комкаются очень.

— Бросаешь нас, Клавочка! — полушутя, полусерьезно говорили раненые и поодиночке, незаметно выходили из палаты.

И остались они вдвоем, она и Анатолий.

— Ну, вот... — сказала Клава.

— Да. Уезжаешь, значит...

— Ты не сердись на меня, — попросила она. — Я сейчас ничего не могу тебе сказать...

— Я не сержусь.

— Мы сегодня едем.

— Я знаю.