— Не знаю.
— Ты ведь... из-за Михаила?
Наталья удивленно посмотрела на Анатолия Модестовича.
— С чего вы взяли?
— Да так... — Он вздохнул и отвернулся, и она поняла, что Анатолий Модестович обо всем догадывается.
— В общем, из-за него тоже, — призналась она. — Но не только.
— А что еще?..
— Сама не пойму, дядя Толя.
Наталья не лгала.
По правде сказать, она не очень-то серьезно относилась к тому, что Михаил влюблен. То есть она понимала, конечно, что это так и что далее жить под одной крышей, когда он вернется из армии совсем уже взрослым, будет невозможно, однако не это побудило ее оставить дом. Скорее, в этом она искала оправдания своему поступку, потому что вовсе не обязательно им было бы жить вместе. В конце концов Михаил мог бы жить с родителями, у них просторная квартира, тем более он собирался после армии поступать в институт, а ездить отсюда далеко и неудобно... Было нечто смутное, неосознанное. Пожалуй, было и недовольство собой и работой, хотя многие завидовали ей. Кто из ее соучеников не мечтал остаться в Ленинграде?.. Мечтали все, а остались немногие. В том числе и она. Конечно, не обошлось без помощи Анатолия Модестовича, который ко времени, когда Наталья заканчивала университет, был уже директором завода: он взял ее к себе в Бюро технической информации — БТИ, — где Наталья числилась инженером, а занималась редактированием инструкций, правил пользования бытовыми приборами, выпускаемыми заводом кроме основной продукции, проспектов и тому подобного. Работа в общем-то вполне приличная, зарплата для начала неплохая, начальство же было довольно Натальей.
Она не была слишком загружена и помимо основной работы писала заметки и корреспонденции в заводскую многотиражку, а случалось — и в солидную молодежную газету. Ее охотно печатали, и редактор многотиражки присматривался к Наталье — со временем он хотел взять ее в штат. Не бросала она и первого своего увлечения, живописи. Быть может, она смогла бы даже поступить в Мухинское или еще в какое-нибудь художественное училище, знакомые и родственники находили, что у нее талант, но побоялась и пошла в университет на филологический. Вернее, не побоялась, а решила, что хорошего художника из нее все равно не получится, быть же посредственностью среди других посредственностей не хотелось. А вот для себя, для души заниматься любимым делом никто запретить не может.
В чердачной комнатке, которую старик Антипов когда-то отделал для Прохора Данилова, Наталья устроила себе мастерскую. Ходить на натуру она стеснялась, да и времени не было для этого, и поэтому все ее пейзажи были похожи один на другой — рисовала и писала то, что видела из окна. Копировала и старых мастеров. Работ своих она почти никому не показывала, разве что близким, тем более дед не поощрял ее занятий живописью. Правда, и не мешал, смотрел как на очередную прихоть. Но однажды они поссорились. Наталья пробовала написать автопортрет: она сидит обнаженная перед зеркалом и расчесывает волосы. Старик Антипов зашел зачем-то в мастерскую и, увидав картину (она была не готова, но узнать, что это обнаженная женщина, было можно), страшно разгневался.
— Срам! — кричал он вне себя. — Голая баба, ты что, с ума сошла?!
— Дедушка, но в этом нет ничего худого, — оправдывалась Наталья. — Старые мастера, например, любили писать обнаженных...
— А мне плевать на старых мастеров!
— И теперь учат...
— Когда мужик рисует голых баб, это хоть понять можно, — не унимался старик Антипов, — а ты женщина!.. Убери, чтоб мои глаза не видели такого стыда!
Спорить с дедом было бесполезно, убедить его — невозможно, и Наталья стала прятать работы, которые могли бы не понравиться старику Антипову.
Пожалуй, именно тогда она впервые ощутила какую-то смутную неудовлетворенность жизнью, работой, всем, что ее окружало, было привычным. Она еще не подумала об отъезде, вообще не подумала как-то изменить свою жизнь, а чувство неудовлетворенности росло, росло и сделалось навязчивым и беспокойным. Наталье начало казаться, что вокруг происходит необходимое движение — собственно жизнь, — словно все люди что-то делают, спешат, чтобы поспеть куда-то, выполнить свое назначение человека, а она будто пребывает в состоянии покоя, абсолютного притом покоя, и это более всего угнетало ее.
Может быть, она не видела, не чувствовала необходимости в своей работе.
ebooksa