— Ты мешаешь, — отстранилась она. — Я занята делом.
— Прости.
— Я не совсем понимаю, почему, если обнаружилась любовь, непременно нужно бежать в загс?.. Разве нельзя любить, не имея в паспорте соответствующего разрешения, заверенного печатью?
— Ты шутишь?
— Отнюдь, — сказала она.
— Тогда я ничего не понимаю!
— Еще не все потеряно, когда-нибудь поймешь.
Борис Анатольевич снял очки и стал протирать их, а поскольку был он без пиджака, то делал это концом галстука. Наталья засмеялась и ласково потрепала его волосы.
— Ведь мы с тобой, — бормотал он растерянно, — в некотором роде являемся мужем и женой....
Что-то жалкое, требующее участия, было сейчас в его глазах, и Наталья почувствовала раздражение. Она не была грубой по натуре, не была и циничной, только излишне, быть может, прямолинейной, но не терпела, когда люди, особенно же мужчины, выглядят жалкими, затравленными.
— Если ты будешь жениться на каждой бабе, — сказала она презрительно, — с которой удастся переспать, тебя надолго не хватит.
— Наташа!
— И потом... На кого ты оставишь поломанные челюсти и выбитые зубы?
— Не надо, я прошу тебя! — взмолился Борис Анатольевич.
— Прости. И давай не возвращаться к этому разговору. Всему свое время. Мы с тобой в отпуске, совершаем замечательное путешествие и пока оставим все, как оно есть. Так лучше.
В тот день они почти не были вместе, а за ужином Наталья задержалась в ресторане, и к ней, когда она осталась за столиком одна, подсел мужчина. Был он бородатым, отчего возраст его казался неопределенным, ехал в полном одиночестве от самого Ленинграда и вызывал поэтому живейший интерес у всех пассажиров теплохода.
Наталья тоже давно приметила его.
— Не помешаю? — спросил он.
— Не помешаете.
— Почему вы сегодня без супруга?