— Кто же еще! — на минутку к нему вновь явилась жалость. — Жил не по-людски и умер одиноким зверем, — сказал с раздражением.
— Не надо, отец. О мертвых плохо не говорят.
— Смотря о каких мертвых.
— Вообще о всех...
— Ладно учить меня! — вспылил Захар Михалыч. И тут заметил, что у Клавдии Захаровны из кармана передника торчит уголок конверта, и догадался, что пришло письмо от зятя и что дочь по каким-то своим соображениям не хочет говорить об этом. В другой бы раз и он промолчал, но сейчас, злясь на себя, на свою доверчивость и жалость к Прохору, чего тот не заслуживал, смолчать не сумел. — Что у тебя в кармане?
— Письмо, — смутилась Клавдия Захаровна, запихивая конверт поглубже в карман.
— От кого еще?
— От Анатолия.
— Что он пишет?
— Ничего особенного, как обычно. Привет всем.
— А обычно что пишет? — старый Антипов никогда не читал писем, адресованных не ему. Тем более не читал писем от зятя к дочери.
— Тоже ничего особенного...
— Заладила! Секреты, что ли, завелись?..
— Да нет, какие секреты... — Она поставила перед ним тарелку с борщом. — Пишет, что скучает сильно, что все в порядке. Работы много. Завод впервые за много лет выполнил квартальный план, Анатолию дали премию и отметили в приказе по министерству...
— А говоришь — ничего особенного!
— Забыла про это.
— А это — главное для него! — сказал Захар Михалыч.
— Наверно. — Клавдия Захаровна вздохнула. — Кстати, отец, ты завтра никуда не собираешься? — спросила она как бы между прочим.
— А что завтра?
— Воскресенье.