— Разумеется, он сыграл главную роль, — ответил я.
Дон Антонио тут же вообразил, что я ничего еще не успел рассказать; мои слова он принял за похвалу своему мужеству, поклонился и с полной беззастенчивостью принялся живописать собравшимся приключившуюся историю с изменениями и добавлениями собственного сочинения. Общество с беспримерной терпеливостью выслушало ее до конца. Тем временем в дверях показался граф и также принялся слушать, не проронив ни слова. Он незаметно кивнул мне и, когда я вышел к нему, сказал, что придумал, как заставить дона Антонио провести ночь несколько иначе, чем тот предполагал.
Для этого были уже сделаны некоторые приготовления, и осталось только подать знак маркизе, что мне отлично удалось, когда я вернулся в павильон. Она поняла меня как нельзя лучше, и, возможно, мы предварили ее желания: настолько дон Антонио успел досадить всем.
С нашим возвращением все вновь пришли в доброе расположение духа. Мы бодро вернулись за стол, изредка обмениваясь впечатлениями о всеобщем страхе и хваля отличившихся героев происшествия. Ничто не придает больше смелости, как только что миновавшая опасность. Чуть ли не каждый из нас был готов хоть сейчас бросить вызов всей преисподней с ее чертями, и лишь единицы не провозглашали во всеуслышание, что привидений, скорее всего, не существует, так как несколько минут назад имели счастье убедиться в их человеческом происхождении. Нетрудно догадаться, чей голос звучал громче всех. Дон Антонио заявил, что ему был смешон наш страх и что он желал меня опередить, когда я поднимался по лестнице, но вынужден был побеспокоиться о лишившейся чувств даме.
Тут наша хозяйка словно невзначай заметила, что она должна извиниться как за свое воспитание, так и за еще одно обстоятельство и что она не столь склонна отрицать явление духов, как большинство из нас. Все, настроенные слушать истории о привидениях, хотели знать, что же это за обстоятельство. Хозяйка позволила еще некоторое время себя уговаривать и уверила нас наконец, будто каждому известно, что в церкви при замке каждую ночь слышится такой шум, как если бы все там переворачивалось вверх дном. Маркиз первым начал смеяться, и остальное общество последовало его примеру; но громче всех смеялся дон Антонио. Вспомнив, что полночь уже приближается, он потребовал, чтобы мы тут же все вместе отправились в церковь. Маркиза, сделав вид, что не слышала его предложения, притворилась пристыженной и сказала, что господам вольно смеяться, но наверняка ни один из них не отважится принести ей веер[203], который она сегодня забыла там на своей скамье.
В ответ на ее заявление воцарилась полная тишина. Маркиз, позабавившись над этим, первым нарушил молчание, сказав, что готов спорить, что среди мужчин не найдется ни одного, который не почел бы себя счастливым сию же минуту сослужить эту службу. Мы подхватили, что маркиза наверняка проиграет спор, и предложили ей выбрать любого из нас по своему желанию. Маркиза охотно окинула каждого взором; когда она задерживала свой взгляд на доне Антонио, тот всякий раз бледнел. Множество раз, к его великой радости, маркиза притворялась, что почти уже остановила свой выбор на одном из нас, и наконец она окончательно предпочла дона Антонио, который был связан честью и словом, и ему не осталось ничего другого, как выразить согласие и поблагодарить маркизу за оказанное ему доверие. После того как он потихоньку вытащил часы и убедился, что уже далеко за полночь, он взял свою шпагу, с самым непринужденным видом надел шляпу и пожелал обществу всего доброго. Но мужество сопровождало его не далее чем до дверей. Так как из-за поспешности он оторвал от своей шляпы кокарду, она упала прямо ему на лицо. Он чрезвычайно испугался, но, поскольку мы принялись смеяться, утверждая, что это, несомненно, дурной знак, он снова взбодрился, взглянул на нас с презрением, как на трусов, и швырнул кокарду в угол.
Мы подобрали ее, решив, что она нам еще сгодится. Едва дон Антонио вышел за дверь, как граф тут же посвятил нас в свой план. Он предложил мужчинам выбрать, какую роль каждый из них желает исполнить. Двое вызвались охотно на главные роли — дон Иоахим Ф*, необыкновенно высокого роста, и дон Ромеро Л**, маленький, будто карлик. Мы наскоро обсудили наш замысел и направились к церкви, держась на некотором расстоянии от дона Антонио, но стараясь где только возможно его опередить.
План наш удался как нельзя лучше. Ночь выдалась облачная, однако в рассеянном сумраке можно было различить некоторые предметы на расстоянии, причем довольно четко. Мы видели, с какой робостью дон Антонио останавливался перед каждым кустом и прислушивался, прежде чем двинуться дальше. Шаги его становились все медленней по мере того, как он приближался к стене, которой был обнесен церковный двор. Он несколько раз проткнул воздух перед собой шпагой, чтобы никакие духи не посмели на него напасть.
Наконец он достиг входа во двор. Дверь отворилась с громким шумом и так же громко захлопнулась. Дон Антонио принялся петь и свистеть изо всей мочи, натыкался на все кресты, которые ему попадались по пути, но это рыцарское занятие заставило его заплутаться, и он налетал на одно надгробие за другим, тогда как мы окольным путем проскользнули в церковь и дожидались его еще десять минут, прежде чем он туда вошел. Кроме того, он не сумел найти главный вход, через который только и можно было добраться до скамьи графини, не перелезая через другие.
С нами была всего лишь одна дама, которая чуть было не выдала наше присутствие. Как только она увидела бедного шевалье, оглядывающегося растерянно меж скамей и неустанно вздыхающего, она рассмеялась, и смех ее гулко отозвался под церковными сводами, причем попытка его сдержать придала ему лишь более странное звучание. Я стоял у органа и не нашел ничего лучшего, чтобы исправить ошибку, как сопроводить вырвавшиеся звуки бессвязным музыкальным сопровождением. Музыка превзошла все мои ожидания, так как воздуха в мехах было немного и я не был мастером игры на органе.
Бедный дон Антонио замер от испуга. Он почти бездыханный уселся на скамью, подле которой стоял, и, словно оглушенный, дожидался исхода сего приключения. Если бы он надеялся невредимым выбраться из церкви, то позабыл бы и про веер, и про свою репутацию. Наш друг вновь огляделся, желая найти место, где бы спрятаться, и так как он в сумраке заметил впереди что-то белое, а это были колонны кафедры, то, воспрявши духом, стал перебираться в этом направлении через скамьи, порой сваливаясь в проход между ними.
Мы почли за должное немного посветить ему при этом предприятии. Большая электрическая машина, которую маркиз велел установить неподалеку от кафедры, весьма пригодилась для этой цели. Поначалу из кондуктора вылетели большие искры, и наконец из одного острия вышел весь электрический заряд. В середине светильника были помещены намазанные смолой и серой пучки пакли, некоторые из них в тот же миг загорелись. Прикрепленные к фитилю шутихи, едва успев вспыхнуть, погасли одна за другой с оглушительным взрывом. При этом разбились стекла в некоторых окнах, и осколки их упали на пол. Двери отворялись и захлопывались вновь, мы искусно подражали мяуканью дерущихся кошек, меж скамьями началось ползанье, надувные баллоны резко выдували воздух прямо в лицо, во всех углах слышалось шипение и свист, повсюду развевались натертые фосфором платки, вспыхивая по временам, и так как машина работала все с большей мощью, электрические разряды пронизывали все пространство. Что было еще хуже, дону Антонио обвязали путами ноги и туловище, и он вынужден был сидеть как в столбняке. Короче, эффект оказался столь силен, что мы сами в какой-то степени стали испытывать ужас.
В это время алтарь наполнился большими клубами дыма, которые, сгущаясь, приняли очертания двух фигур. Вперед выступили дон Иоахим Ф* и дон Ромеро Л**, наряженные как двое чертей, и они выглядели тем ужасней, что друг подле друга казались один чересчур огромным, а другой чересчур маленьким. Оба были вымазаны фосфором, и у дона Иоахима Ф* на голове красовался продолговатой формы фонарь, где было выведено красными буквами: «Грешник! Готовься к своему последнему часу!» Что касается дона Ромеро, то у него на лбу пламенела кокарда, которую дон Антонио столь небрежно швырнул в угол.
Оба простерли к нему светящиеся до локтей руки, к которым были прикреплены когти, и завыли глухим голосом что-то неразборчивое. Дон Антонио, завидев, как эти двое приближаются к нему, закрыл глаза да так и не открыл их более.
Вскоре, к нашему всеобщему испугу, сцена преобразилась. Дверь кафедры отворилась, и мужчина в белом, вооруженный длинным крестом, с фонарем в руке, ступил на кафедру. За ним следовал другой, облаченный в черное.
То были священник и органист, которых маркиз забыл известить о своем плане; заслышав шум в церкви, они, открыв боковую дверь, поднялись на кафедру, дабы увидеть, что случилось, и тут же принять необходимые меры. Мы тут же узнали обоих, но играющие роль чертей никогда прежде их не видели и, возомнив, что само небо посылает им наказание за святотатство, в ужасе бросились прочь. Они также заблудились среди церковных скамей, — у одного фонарь свалился с головы прямо в лицо другому, оба перепугались, но коротышка быстро пришел в себя, прижал фонарь к своему длинному рукаву и, поставив его на плечо, счастливо добрался до двери. Верзила следовал за ним по пятам.
Но тут приключилось им новое несчастье. Поскольку священник принялся громко изгонять бесов, оба не удержались и обернулись, при этом меньший ударил с размаху большего фонарем в лицо так сильно, что тот полумертвый упал на пол. Дон Ромеро сам испугался тому, что натворил, швырнул все, что у него было в руках, прочь и быстро побежал, резво перескакивая через надгробья. Однако ноги его делались все тяжелее, и он почти без сознания опустился на одно из надгробий, чтобы там дожидаться развязки.
Маркиз пришел к решению прекратить розыгрыш; он подал слугам условные знаки, машину спрятали, и все мы один за другим потихоньку выскользнули из церкви, а потом собрались вновь перед главным входом. Первым делом мы привели в чувство дона Иоахима, разыскали дона Ромеро, зажгли их светильники и, шумя и переговариваясь, вошли в церковь.
Священник еще читал молитвы, изгоняющие бесов. Маркиз приблизился к кафедре и с изумлением спросил, что все это означает и не сошел ли священник с ума. Однако тот не сразу смог узнать голос своего господина. Широко распахнутыми от изумления глазами он посмотрел на нас и коротко рассказал обо всем со своей точки зрения. После того как маркиз настойчиво посоветовал ему отправиться домой и лечь спать, мы взялись за бедного шевалье.
В нем не было заметно никаких признаков жизни. Ни пульса, ни дыхания. Маркиз уже корил себя за свой замысел, предполагая, что розыгрыш зашел слишком далеко, как вдруг дон Антонио открыл глаза. Но он был уверен, что его обступили духи, и потому стал громко кричать и звать на помощь. Мы так и не смогли его убедить, что пришли сюда его искать. Не оставалось ничего, как доставить его домой и уложить в постель. Казалось, он полностью потерял дар речи. Но когда мы его навестили на следующее утро, он был снова бодр и рассказал нам, что заснул в церкви от усталости и ему привиделся дурной сон.
ebooksa