— Умолкни, несчастная, и не пятнай имя того, кого я боготворю!
— Не горячитесь, благородная графиня, — возразила мне та совершенно спокойно. — Через несколько дней вы убедитесь в нашей правоте. Все мы принадлежим некоему Обществу, цель которого — освобождать страждущих от страданий и несчастных делать счастливыми — является делом каждого из нас; нам представляется, графиня, что мы, по крайней мере, заслуживаем вашей благодарности.
Что могла я ответить этому презренному созданию на сию пламенную речь? Я промолчала, решив скрывать все мои мысли, но втайне я знала этим людям цену. Мне было слишком ясно, в чьих руках я нахожусь, и мне вновь вспомнилось то, что я слышала об Обществе накануне свадьбы. Я еще не вполне поняла, почему нахожусь среди них, однако могла уже строить некоторые предположения.
Существовала лишь одна возможность (что было скорее догадкой, чем убеждением) вырваться из этой мышеловки — последовать их примеру и разыграть хорошо обдуманный спектакль. Я старалась показать, что постепенно усваиваю их идеи и без возмущения освобождаюсь от своих мечтательных заблуждений; я искала одиночества, но это их устраивало. Однако чем пристальней я за ними наблюдала, тем больше находила поводов для сомнений, и беспокойство мое только росло. Я не могла без внутреннего негодования воспринимать их попытки меня развлечь. Меня пытались втянуть в разнообразные рассеяния, поводом для которых служило якобы их желание сделать меня, после похищения из злодейских рук моего супруга, вновь счастливой и затем спокойно передать моим родственникам. Бодрость, которая меня никогда не покидала и которой я старалась придать вид естественности, обращаясь со всеми как можно приветливей, убедила этих безумцев, что я на их стороне; так обрела я надежду, улучив счастливый момент, когда за мной не будут столь строго наблюдать, убежать от них. Меня не заботило то, что мне неизвестны внешние обстоятельства; я верила, что избежать ядовитого влияния Незнакомцев значило уже почти победить.
Тем временем вокруг меня собралось общество, состоящее из весьма изысканных дам и кавалеров. Ночью мы совершили увеселительную поездку в соседний замок, и на следующий день мне объявили, что он предназначен для меня. Надо признать, окрестности замка были очень красивы, большой сад вокруг него разбит со вкусом, и прогулки там стали основным моим времяпровождением. Я никогда не оставалась одна, по крайней мере, за мной постоянно наблюдали издали, и хотя миг моего счастливого освобождения должен был наступить еще не скоро, я подбадривала себя надеждой незаметно приблизить его.
Было очевидно, что меня старались всячески развлечь. Празднества на открытом воздухе, непринужденность изысканного общества, очаровательные, любезные дамы, юные, достойные восхищения кавалеры должны были, наслаждаясь весельем и грациями, довершить то, что было начато при столь серьезных обстоятельствах. Все было проникнуто почти незаметным, деликатным стремлением мне понравиться, желания мои исполнялись прежде, чем я успевала их выразить. И в самом деле, вскоре случилось так, что хотя бы на минуту, но им удавалось достичь своей цели. Как зачарованная отвечала я невольно на проявления их дружеского расположения. Я сделалась менее замкнутой; и если бы не доводилось мне наблюдать за некоторыми из них незаметно, после чего я получала совершенно противоположные и более сильные впечатления, я могла бы быть ввержена в пучину несчастья.
Среди молодых людей, которые меня окружали, один казался наиболее достойным — писаный красавец, перед пылкостью которого трудно было устоять, вкрадчиво любезный и всегда готовый исполнить любое мое желание. Он превосходил всех в стремлении добиться моей благосклонности, он жил только моими взглядами и бывал счастлив или несчастлив в зависимости от смен моего настроения. Никогда еще все искусства совращения не соединялись столь согласно; все обстоятельства способствовали ему; все, что ни делало и ни говорило остальное общество, становилось выражением поддержки ему или служило похвалой. Убежденная в чистоте его любви благодаря его долгим и неослабевающим стараниям, должна была я окончательно пасть, однако небольшое происшествие развеяло все его надежды, вернув меня к моим прежним мыслям.
У него была маленькая болонка[193], она мне безумно нравилась, и я постоянно давала ему понять, как мне хотелось бы стать ее хозяйкой. Но он, очевидно, не желал расставаться с нею. Однажды утром пообещал он мне все же, что вечером подарит ее мне. За час до того, когда обыкновенно собиралось все общество, я прогуливалась по дорожкам сада; тихо пройдя мимо входа в замок, я увидела сего кавалера, занятого своей маленькой любимицей. Отступив назад, я спряталась за кустарником. Старательно повязав собачке на шею ленту с бантом, он поцеловал свою питомицу и не удержался от того, чтобы сказать:
— Бедный Тонон, итак, мы должны расстаться; но я всегда буду любить тебя более тех удовольствий, что получу взамен обладания тобой.
Эти слова пронзили мне сердце будто кинжал. Я тут же увидела все отчетливо и без прикрас. От потрясения я едва не лишилась чувств, и мне стоило немалых усилий взять себя в руки и предстать перед ним совсем иной Эльмирой, чем та, которую он знал прежде. К счастью, ярость и боль пересилили мои вздохи и слезы; подавив всхлипывания, я вернулась незаметно в свою комнату.
Как только я немного успокоилась, я поняла, как важно не разыгрывать дальше начатую было роль. Я постаралась казаться веселой и, как прежде, невзыскательной; песик был мне вручен с необычайной торжественностью и принят с дружеским изъявлением благодарности. От меня ожидали и требовали наконец награды за жертву, но поскольку я была заранее предупреждена, то смогла успешно уклониться от настойчивых ласк и нежных угроз моего кавалера.
Так протекло еще несколько недель, но случая к бегству по-прежнему не предоставлялось. Опасность моего длительного пребывания среди Братьев возрастала с каждым днем; однако я не знала ни окрестностей, ни живущих поблизости соседей, и редкий час за мною не наблюдали. Наконец, предвидя новые затруднения, я отважилась на то, что никогда не смогла бы сделать даже при более благоприятных обстоятельствах. На одном празднестве, затеянном в мою честь, когда глаза всех должны были быть устремлены на меня, соскользнула я с трона, на котором сидела, ожидая процессию, залезла на ближайшее дерево и схоронилась в его кроне до наступления ночи.
С приходом сумерек я слезла с дерева, и тропинка привела меня к отдаленной деревне. Темнота и случай благоприятствовали мне. Готовая ко всему, я смело шла моей судьбе навстречу. Сменив платье и вымазав лицо, я, прося милостыню, прошла через все провинции Испании и Франции, пока не добралась до этой деревни. Часть драгоценностей, которыми меня украсили в день празднества, я растеряла во время путешествия, но все же мне удалось спасти достаточно, чтобы купить этот небольшой крестьянский двор и завести все необходимое для хозяйства. Тут надеялась я прожить весь остаток моей недолгой жизни».
На сем, любезный граф, заканчивается лаконичная выдержка из истории Эльмиры, относящаяся к тому времени; я изложил ее так, как сумел запомнить. Вы видите, как все в высшей степени необычно сложилось. Если бы я когда-либо сомневался в воле Провидения, тут был бы случай вновь обрести благоразумие. История моя и Эльмиры показывает, сколь далеко может воплотиться высшая премудрость в нашей жизни, которую мы не всегда способны даже в конце постичь.
Но рассказ мой близится к концу. Позвольте же мне в нескольких словах изложить краткое и незначительное завершение этой истории. Клэрхен влюбилась в ухаживавшего за ней молодого крестьянина; но она была бедна, а отец ее избранника довольно богат. Тут смотрят на это так же, как и везде в мире. Я дал ей в приданое приличную часть из того, чем владел сам, ибо не хотел ни продавать, ни дарить вещи, которыми владела Эльмира, увязал снова мой узел и, преодолев путь из Швейцарии в Германию, оказался в окрестностях Г***, где имел счастье с вами познакомиться.
С той поры вам известна моя история. Пока вы участвовали в войне против британцев[194], я перебрался в Б**, чтобы предаться хоть и не вполне деятельной, но и не совсем праздной жизни и развлечениям, к которым привык. Я не стану описывать маленькие приключения и истории, в которых беспрерывно бывал замешан несколько лет, и рассказывать, как я был окружен и наблюдаем всяческими тайными орденами, обществами и разного рода носителями суемудрия; я разгадал их тайны и понял, что они либо подчинялись тем, кого я уже знал, либо находились с ними в некоторых сношениях, однако довольно скудных и непрочных.
Здесь хочу я вновь соединить, после стольких различных отступлений, нити тех обстоятельств, о которых я поверхностно упомянул в середине записок, что писал для графа. В наших окрестностях появился человек, который, как я опасался, подбирался ко мне очень близко и чье появление угрожало мне новыми напастями; я предполагал, что через сердце графа он искал иных путей влияния на меня. Но это продолжалось недолго. Он хоть и приобрел дом по соседству, но через несколько дней снова исчез. Говорили, что поводом для его отъезда была чья-то женитьба в Б**, и это меня успокоило.
Однако сей случай произвел на меня неизгладимое впечатление. Я отказался от некоторых своих планов, в частности от намерения возвратиться на родину. Кое-какие вещи стали для меня ясней, и я понял, как являлся мне Амануэль. Мне казалось, что тут Незнакомцы допустили ошибку. Возможно, они хотели меня подобным образом запугать, чтобы я всегда чувствовал их незримое присутствие; однако после раздумий все мистическое в явлении Амануэля, имевшее власть над моими потрясенными чувствами, развеялось. Я был знаком с искусством «естественной магии» и знал еще более о влиянии взвинченного воображения. То был не более чем причудливый розыгрыш[195] для детей, но он слишком затянулся, что и выдало Орден.
С этого удивительного момента можно было видеть, как паутина тайных сетей Общества отпала и влияние его ослабло, приглушенное покровом обыденности. Появление Якоба нанесло моей зависимости от Незнакомцев первый разрушительный удар, и мой дух, освободив чувства от опутывающих чар, ступил на более твердый путь.
Граф очень огорчался по поводу исчезновения столь полюбившегося ему чужака. Уже в самом начале я пророчествовал ему о том, что это произойдет, почти с удовольствием. Но я не знаю, что удерживало меня говорить о нем далее. Прежде чем я закончил свои записки, надеясь, что через них смогу ему все лучше объяснить, дела принудили графа оставить меня довольно надолго. Но как я уже упомянул, из-за частых увеселений я тогда мог писать только по ночам либо во время какого-либо краткого недомогания.
ebooksa