Сие приключение завершилось удачно, однако граф, обдумав его, заподозрил, что выходка подвыпивших горожан доказывает неверность его возлюбленной; ему возомнилось, что весь город оповещен уже о его рогачестве. Его горячий темперамент дал внезапную вспышку, он ускорил шаг по направлению к дому актрисы, ворвался вне себя к ней и забросал бедную, дрожащую от страха девушку горчайшими упреками в неверности. Но она быстро овладела собой и после того, как попытки смягчить его при помощи слез и просьб не удались, спросила наконец совершенно холодно, должна ли она позвонить и вызвать своих людей, или он сам, без провожатых, покинет ее дом, чтобы никогда уже более не возвращаться. На следующий же день появилась она на публике под руку с бароном фон Х** как со своим официальным любовником.
Сия история живо вспомнилась графу, и, увидев в усмешке барона намек на нее, он подошел к нему и шепнул на ухо:
— Господин барон, позвольте вас спросить, эта шутка случилась не без вашего участия?
Тот ничего не ответил, но склонил голову, улыбаясь, и сказал по-немецки:
— Милостивый государь, если вы желаете, я готов объясниться.
Однако было неуместно продолжать разговор в присутствии многих, и граф, сделав вид, что удовлетворен ответом, отошел от барона. Но вне всяких сомнений, он что-то замыслил.
Тем не менее Каролина старалась загладить перед нами свое упрямство. Она явила нам весь свой одухотворенный темперамент с обворожительным настроением, естественностью и утонченностью. Она хотела лично утешить графа и сказала ему с улыбкой, что утром попытается играть с ним в карты, но он был настолько не в духе, что слова ее не произвели на него ни малейшего впечатления. Я же, напротив, блаженствовал подле нее по-королевски и собирал все мои познания, стараясь показаться ей интересным, не переставая быть понятным. Граф так и просидел до конца в угрюмой мечтательности, из которой он порой пробуждался лишь на краткие мгновения.
Наконец подоспело время ужина. Разговор зашел о Гибралтаре, об осаде крепости[200], многие пожелали слышать подробности, и все повернулись к графу. Тот изысканно и скромно отклонил всеобщие просьбы и обратился к барону фон Х**, который якобы тоже мог предъявить много доказательств своего мужества и находчивости. Барон фон Х**, который отнюдь не жаждал, чтобы весь свет знал о действительном положении дел, принял предложение графа как дешевую дань своим заслугам с благородной усмешкой и принялся рассказывать.
Удивительно, с какой изобретательностью этот человек сочинял свои многочисленные приключения; не было ни одного сражения, в котором он не играл бы решающей роли, он заставил все общество содрогаться от опасностей, пережитых им, и лишь из-за присутствующих дам удержался от перечисления также своих подвигов, совершенных по отношению к прекрасному полу. Я был уверен, что под конец он и сам поверил в свои небылицы, столь мало внимания обращал он на скрытые усмешки слушателей. Он долго бы еще предавался самозабвенным воспоминаниям, если бы граф не прервал его очередное длинное повествование об опаснейшем приключении, спросив:
— И тут вы проснулись?
Приглушенный, однако довольно примечательный шум за столом, последовавший за репликой графа, заставил рассказчика очнуться, и примерно полминуты он молчал, багровый от стыда и гнева.
В ярости он хотел было наброситься на графа, но тот перебил его с невиннейшей миной, обернулся к обществу и попросил позволения поведать еще одну историю из тех времен. Все мы выразили ему одобрение, но лишь немногие подозревали, что за этим воспоследует. Граф принялся рассказывать, многозначительно поглядывая на барона; тот порывался заговорить, но недовольные возгласы гостей, которым был понятен смысл намеков, заставили его умолкнуть. Итак, граф продолжал:
— Когда мы только что возвратились с Гибралтара, большинство из тех, кто ожидал от экспедиции каких-либо почестей или выгод, потеряли всякую охоту к новым попыткам. Трое моих друзей и я, распрощавшись с Гибралтаром, намеревались как можно дальше забраться в сельскую глушь, чтобы отдохнуть от бранных трудов, но прежде мы хотели посетить одного из моих ближайших друзей, который женился недавно на некой знатной и богатой испанке. Поездка была весьма приятной, как это обычно и случается, когда путешествуешь по Испании. Двое моих товарищей, сходные со мной темпераментом, находились в столь же прекрасном настроении, не упуская ни одной возможности поразвлечься, и если таковой не находилось, то ложь и россказни нашего четвертого спутника заставляли нас забыть и о неудобствах пути, и о скудости постоялых дворов.
Дон Антонио, назовем его так, — один из примечательнейших людей, которых только когда-либо производила природа; человек неглупый и с немалым жизненным опытом, он, однако, был необычайно странен. Несмотря на то что мы присутствовали с ним вместе при всех обстоятельствах и наблюдали все его подвиги, все же сочинил он о своих приключениях множество небылиц, которые принимался нам рассказывать с необычайно важной и серьезной миной, как если бы собирался тысячекратно поклясться в достоверности своих слов.
— Прекрасный вымысел, по крайней мере, — восклицали мы не раз, — даже если в том нет ни капли правды[201].
Однако он клялся своею жизнью и, что еще более примечательно, своею испытанной отвагой, что все это случилось с ним на самом деле. Тогда мы сговорились, что при первой же возможности попытаемся проверить, насколько в самом деле можно полагаться на его смелость.
Наш общий друг, как мы и ожидали, встретил нас с полным добросердечием; он предпринял все, чтобы мы прогостили у него как можно дольше, и показал себя весьма любезным хозяином. Сельская жизнь в это время года в Испании особенно прелестна. Однако никакие наслаждения не могли вытеснить из наших сердец склонность к веселым шуткам. Они сменялись одна другой или незаметно переходили одна в другую. Мы то и дело изобретали всяческие розыгрыши и, полные дружеского согласия, никогда не почитали себя обиженными, если порой наша преувеличенная веселость преступала границы дозволенного. Нашему хозяину и его жене были также хорошо известны слабости дона Антонио, и однажды мы втайне сговорились отплатить ему за все его россказни, которыми он нас столь часто донимал. Случай не заставил себя ждать.
Однажды вечером, когда мы еще ужинали в одном из павильонов в саду, из замка донесся шум. К нам прибежали испуганные, взволнованные слуги и прошептали своему хозяину на ухо, что в замке появился призрак. Маркиз тут же ознакомил нас с новостью. Дамы побледнели и повскакали испуганно со стульев; мужчины, справившись с первым приступом страха, принялись громко смеяться и подшучивать над трусостью слуг. Однако маркиз воспринял известие совершенно серьезно, приказал слугам зажечь факелы, попросил дам успокоиться и дожидаться его возвращения, взял свою шпагу и посоветовал нам вооружиться нашими.
Тут разыгралась весьма нежная сцена. Как замужние, так и влюбленные дамы принялись громко протестовать против этого решения, столпились у двери, загораживая нам проход, и умоляли не покидать их. Маркиз же поклялся, что не позволит так запросто их похитить. После некоторых речей, увещаний и напоминаний меж перепуганными женщинами и весело отвечающими им мужчинами все наконец решили идти в замок вместе. Дамы примкнули к своим кавалерам, нас окружили слуги с факелами, и мужчины обнажили шпаги.
Я, честно говоря, не знал, что и думать. Происшествие казалось совершенно неожиданным и не менее странным. Похоже, и сам хозяин пребывал в недоумении; он, очевидно, искренне волновался, да и по природе своей он совершенно не был склонен к притворству. Я не мог допустить мысли, что он намеренно желал напугать всех нас лишь для того, чтобы проучить одного-единственного бахвала. Поэтому, предположил я, и в самом деле что-то произошло; в привидения я не верил, следовательно, в замок проник злоумышленник. Я решил быть отважным настолько, насколько мне дозволяло мое несчастливое воспитание.
ebooksa