Чернее черного. Весы Фемиды

22
18
20
22
24
26
28
30

— Итак, — подытожил Аллейн, — картина возникает знакомая и, видимо, неизбежная. Национализация всех иностранных предприятий и присвоение собственности, находившейся в руках европейских и азиатских колонистов. В среде которых мы обнаруживаем людей, охваченных самым ярым негодованием.

— Именно так. И у них есть все основания негодовать. Многие оказались разорены. Весь их образ жизни разрушен, а ни к какому иному они приспособиться не могут.

Мистер Уипплстоун почесал пальцем нос.

— И должен сказать, — добавил он, — хоть вам и без меня это известно, среди них попадаются очень неприятные личности.

— А зачем он сюда приезжает? — спросила Трой. — Я о Громобое.

— Официально затем, чтобы обсудить в Уайтхолле насущные потребности его развивающейся страны.

— Причем Уайтхолл изображает невероятную радость, а люди Специальной службы зеленеют от дурных предчувствий.

— Вы сказали «официально», мистер Уипплстоун? — переспросила Трой.

— Я так сказал, миссис Аллейн? Да. Да, из относительно надежных источников просочились слухи, что президент надеется провести с несколькими соперничающими компаниями переговоры о передаче им управления месторождениями нефти и меди, отобранными у прежних владельцев, потративших огромные средства на их разработку.

— Совсем весело! — откомментировал Аллейн.

— Я не хочу, конечно, сказать, — мирно продолжил мистер Уипплстоун, — что лорд Карали, или сэр Джулиус Рафаэл, или кто-то из их ближайших помощников способны организовать гибельное для президента покушение.

— И на том спасибо!

— Однако за спинами этих августейших особ теснится множество озлобленных держателей акций, администраторов и тех, кто на этих месторождениях работал.

— Среди которых вполне может обнаружиться какой-нибудь поклонник тактики плаща и кинжала. И помимо всех этих людей, обладающих более или менее очевидными мотивами, — продолжал Аллейн, — существуют еще те, которых полицейские не любят сильнее всего, — фанатики. Какой-нибудь ненавистник чернокожих, одинокая женщина, которой снится черный насильник, человек, соорудивший себе личного черного антихриста, или тот, кому любой чернокожий сосед представляется угрозой его существованию. Люди, с языка которых то и дело слетают фразочки вроде «черная образина, черномазая сволочь, надо б черней, да некуда, вот отдам тебя черному человеку». Черный значит плохой. И точка.

— А для Черных Пантер точно так же звучит слово «белый», верно? — вставила Трой. — Это война образов.

Мистер Уипплстоун, испустив негромкий, уютный вздох, вновь занялся портвейном.

— Хотел бы я знать, — пробормотал Аллейн, — какая доля этого абсолютного антагонизма таится под темной кожей самого старины Громобоя.

— На тебя он, во всяком случае, не распространяется, — сказала Трой и, не услышав ответа, спросила: — Я права?

— Мой дорогой Аллейн, насколько я понял, по отношению к вам он продемонстрировал самые дружеские чувства.

— О да! Да, конечно. Они из него били фонтаном. И знаете, мне чрезвычайно неприятна мысль о том, что струи могли послужить завесой для куда менее приязненных чувств. Глупо, не правда ли?