Джек Ричер, или Это стоит смерти

– ЛЕЖАТЬ! ЛЕЖАТЬ! ЛЕЖАТЬ! – кричал он, одновременно глядя через плечо, не приближаются ли к ним огни какой-нибудь машины.

Однако огней не было. Никто больше не появился. Парень действовал без прикрытия. Он планировал сольное выступление. Всю славу для себя. Как и ожидалось.

Ричер улыбнулся.

Человеческая природа.

Наступила тишина, лишь продолжал работать терпеливый двигатель «Малибу». Вокруг царила полная темнота, и только четыре фары освещали обочину дороги. В воздухе запахло горящими покрышками и перегревшимися тормозными колодками, бензином и маслом. «Кукурузник» лежал совершенно неподвижно. Иначе и быть не могло – 250 фунтов на спине, пистолет приставлен к затылку, перед глазами проносятся кадры телевизионных арестов, которые проводят отряды спецназа. Или даже реальные образы. Сельских парней периодически берут под арест, как и любых других.

Все произошло очень быстро – вокруг темнота, шум, полосы света, паника; возможно, «кукурузник» так и не видел лица Ричера и не узнал его по описанию, не вспомнил предупреждения Дунканов. Может быть, даже не понял, что происходит. Может быть, он вел себя как обычный человек, который собирается убедить полицейского в своей невиновности. В результате у Ричера возникала незначительная проблема. Ему предстояло перейти от законного ареста к попытке похищения, нарушающего сразу несколько законов. Футболист оказался крупным: шесть футов и шесть дюймов или даже больше, двести девяносто фунтов или больше, просторная красная футбольная куртка и мешковатые джинсы, ноги размером с лодку.

– Назови свое имя, – сказа Ричер.

Подбородок, губы и нос парня были прижаты к асфальту.

– Джон, – выдохнул он, как стон или жалобу, тихую и невнятную.

– Не Бретт? – уточнил Ричер.

– Нет.

– Хорошо. – Ричер слегка переместился, повернул голову парня и засунул «глок» ему в ухо. Теперь он видел белки глаз Джона. – Ты знаешь, кто я такой?

– Да, знаю, – ответил лежавший на земле футболист.

– Ты обязательно должен понять две вещи.

– Какие?

– Кем бы ты ни был, я круче и безжалостнее. Настолько, что ты даже представить себе не можешь. Я страшнее твоего самого худшего кошмара. Ты мне веришь?

– Да.

– Действительно веришь? Как в маму и яблочный пирог?

– Да.

– Ты знаешь, что я сделал с твоими приятелями?