На другое утро Рейкс засунул полдюжины гранат в карманы пальто и поехал на болота. Он не собирался рисковать, везя в машине все сразу. Можно попасть в аварию… рассыпанные по дороге капсулы… какой бы малой ни была вероятность такой нелепицы, он не пошел даже на это. Но меньше всего он хотел взрывать гранаты в одном и том же месте. У пастухов, бакенщиков, охотников острый глаз, многие заметят его, любой заинтересуется им, потому что стоит январь и в округе нет туристов. И все же за несколько недель он найдет подходящие места и постепенно избавится от капсул. Рейкс поднялся на широкий голый холм, оглядел местность в бинокль и взорвал гранаты, бросая их по ветру через каждые пятьдесят ярдов.
Близился вечер, высокое небо только что очистилось от облаков, грубую поверхность торфяников смягчали ярко-красные и желтые блики заходящего солнца. Ястреб пролетел над самыми холмами, поднялся и повис в воздухе, зорко осматривая землю, Рейкса с его последней капсулой. Рейкс следил, как птица не спеша машет крыльями, как опускает вниз клюв, следит, пока ее не унесло ветром в сторону. Он бросил капсулу, отступил, услыхал мягкий хлопок, который приглушил ветер.
В то самое время, когда Рейкс шагал к машине по торфяному склону, Мери Уорбутон сидела у себя в спальне. Она только что прошлась по магазинам и теперь держала в руках письмо, которое доставила вечерняя почта. Письмо подтвердило опасения, возникшие у нее несколько месяцев назад. Мери вышла из комнаты и спустилась вниз к телефону.
И в это же самое время в одной из парижских квартир пожилой светло-волосый мужчина читал в «Таймс» некролог о Сарлинге. Длинное неприятное лицо делало его похожим на Веллингтона. Мужчина отложил некролог и через распахнутые шторы взглянул на Сену. Желтоватые блики умирающего дня еще играли на воде. Караван барж плыл вниз по реке. Мужчина щелкнул черным язычком интеркома.
— Месье? — ответил женский голос.
— У вас под рукой досье на Эпплгейта?
— Досье в Лондоне, месье, у нас только копия.
— Дайте ее мне. И еще: соедините меня с Бенсоном.
Он выключил интерком и вернулся к бумагам на столе.
Рейкс и Мери пообедали вместе. Миссис Гамильтон ушла, Мери осталась ночевать у него. Березовые поленья стрельнули в камине и наконец вспыхнули сильным желто-голубым пламенем, серебристая береста пускала струйки розового дыма.
Рейкс бросил на стол номер еженедельника «Филд», откинулся на спинку кресла и расслабился, чувствуя себя хозяином дома. Почти забыв о Мери, он вспоминал ручей в Гемпшире, вновь почувствовал, как форель тянет вниз наживку.
— Пенни за твои мысли, — сказала Мери.
Рейкс с улыбкой повернулся к ней:
— Они тебе не понравятся.
— А ты попробуй, расскажи.
— Я размышлял о рыбалке.
— Ох, Энди, — засмеялась она.
Он тоже засмеялся и с облегчением подумал, почему ее «Энди» звучит совсем по-другому. Мери развалилась в кресле, положила ноги на расшитый пуфик. На Мери были красные брючки и джемпер из шерсти ангорской козы, выкрашенный в желто-зеленый цвет. «Почти как грудка у лазоревки», — подумал он. Она провела руками вверх по распущенным волосам, качнула головой. Он так хорошо знал это движение и здесь, в кресле, и в спальне, в постели; этот знакомый изгиб тела, округлость обнаженных плеч и рук. Рейкс взял ящик с сигаретами, встряхнул, предлагая ей, и, когда она в ответ покачала головой, достал сигарету себе.
Мери смотрела, как он прикуривает, твердой рукой держит зажигалку — язычок пламени не колыхнется в неподвижном воздухе комнаты. «Не сказать, — подумала она, — значит, обмануть его».
Мери любила прямоту, была не из тех, кто пытается повернуть разговор так, чтобы поудобнее подойти к неприятному, поэтому решила, — еще до того, как позвонила ему и сказала, что приедет к вечеру и останется ночевать, — что самый подходящий момент наступит после обеда, после бренди. Когда до постели недалеко, тогда и надо во всем сознаться, ведь она знает, что его любовь отличается от ее любви. Его любовь состоит еще и из таких малозначащих для нее вещей, как Альвертон, традиции Рейксов, а она просто хочет его, хочет быть всегда с ним.