Я сам похороню своих мертвых. Реквием для убийцы. Проходная пешка,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Только намеками. Я тогда как раз закончила школу. Операция как-то не запомнилась, а может быть, они сами не захотели, чтобы я знала обо всем.

— Это еще нужно проверить.

— Хочешь знать точно?

— К чему ты клонишь?

— Энди, ведь мы с тобой знаем наши чувства друг к другу. Давай начистоту — для тебя так много значит Альвертон и семья Рейксов. Тебе нужна женщина, которая заполнит дом твоими детьми. А я, наверно, не смогу этого сделать.

— Ну что ж, придется рискнуть… — Рейкс встал, подошел к Мери, взял ее за руку.

— Я понимаю, как много значат для тебя дети, и считаю, что не могу просить тебя решиться на такой шаг.

— За кого ты меня принимаешь? За конюха, который ходит по стойлам и выбирает кобылу для скрещивания? Думаешь, в самый первый раз у меня тоже были такие мысли?

— Нет, не думаю. Ты еще не загадывал так далеко вперед. Но сейчас все это перед тобой как на ладони: Альвертон, дети, двое мальчишек уезжают в Бланделл, как и все мужчины Рейксов. Думаешь, я не вижу? Думаешь, я не знаю, о чем ты размышлял тогда, сидя у реки… Ты видел себя с сыном, рассказывал ему о премудростях рыбной ловли и преимуществах жизни в деревне, о которых тебе поведал еще отец.

— Ну что ж, если у нас не будет сына, так тому и быть. Я просил твоей руки, и ты сказала «да». Так что же я, по-твоему, должен теперь делать? — Он бросил письмо ей на колени. — Что мне жаль, но придется купить другую кобылу? Да побойся бога!

— Нет, я не жду от тебя таких слов. Сейчас, во всяком случае. Но именно эти мысли придут к тебе позже. Ты не сможешь от них избавиться. Поэтому мне хочется, чтобы ты знал: я не держу тебя, Энди. Ты свободен.

— Не будь дурочкой, черт возьми! — Он встал, притянул ее к себе и обнял: — Думаешь, для меня что-нибудь значат слова какого-то лекаришки? Врачи, адвокаты — они ни черта не смыслят в своем деле.

Рейкс целовал ее глаза, прижимал к себе. Он понимал, чего ей все это стоит, понимал ее страх, понимал, что должен развеять его, и в то же время сознавал, что больше всего на свете хочет именно детей, собственных детей, с кровью Рейксов в жилах.

Все еще в его объятиях, она отвела лицо и посмотрела ему в глаза:

— Ты молодец, Энди. Но я говорю серьезно. Ты же знаешь, мне не до шуток, более того, я не хочу от тебя немедленных обещаний.

— Ни слова больше. Я не желаю слушать. Ты должна выбросить это из головы так же, как и я.

Гораздо позже, лежа в постели, после любви, он понял: о том, чтобы выбросить это из головы, не могло быть и речи. За словами еще можно уследить, а за мыслями нельзя, и в полной темени, рядом с теплой Мери, трудно было заглушить в себе горькое сопротивление. Долгие годы, подвергаясь неисчислимым опасностям, он работал, чтобы снова вернуться, купить Альвертон и ввести туда жену. Но теперь, в темном беспорядке ночных мыслей, ему казалось, что есть какая-то сила, направленная против него, она препятствует его возвращению, хочет разорвать святую нить семейственности, которая ему так дорога. Один раз он уже возвращался, но лишь для того, чтобы попасть в лапы к Сарлингу. Он освободился от него и теперь возвращался вновь — и вот, пожалуйста. С Сарлингом он сумел справиться, но Мери — другое дело. Против ее прямолинейной честности, когда она в отчаянии предложила ему свободу, у него — сейчас, по крайней мере — нет достойного оружия. Ему было бы в тысячу раз легче, не будь она столь искренней, не сходи она к врачу в Плимуте, оставь она свои сомнения при себе — тогда перед ним не стоял бы этот ультиматум. Они прожили бы годы, прежде чем все открылось бы. А потом? Что бы он сделал потом? Одному богу известно. Рейкс знал только одно: если нельзя вернуться в Альвертон хозяином, возвращаться туда не стоит вообще. Зачем ему это поместье и дети? Может быть, он чего-то боится? Знает, что сумеет спрятаться от страхов и забыть их только в Альвертоне? Неужели он и впрямь Фрэмптон, а не Рейкс и связался с Бернерсом не для того, чтобы отплатить за отца, снова обосноваться в Альвертоне и восстановить имя Рейксов, а лишь потому, что такова его натура? И все то время, когда он кричал, что работает на тихую деревенскую жизнь… неужели за этим скрывался тот чудовищный вызов, который заставляет людей презирать законы, обращать и себя, и свой ум против общества, потому что в обществе нет такого занятия, в которое они могли бы уйти с головой.

Глава 10

Белль выстирала белье, подвязки и чулки и повесила их в ванной на нейлоновой нити. Потом вымылась сама. Из спальни доносились звуки радио. Оставаясь одна, она включала его на ночь, чтобы меньше скучать. У порога спальни Белль сняла ночную рубашку, бросила ее в изножье кровати. Она хотела включить свет, как вдруг бесшумно отворилась входная дверь.

Белль невольно вздрогнула и вскрикнула от страха, сердце у нее лихорадочно забилось.