Он в бешенстве потащил Матвея по земле прямо за шиворот свитера.
Перед его глазами проплывали одному ему видимые картины – от мириады небесных светил, до ржавой окровавленной бочки. Ощущая в ноздрях воскресший подвальный запах, Ипсилон пугался, что все это только приснилось, и в руках очередное животное. Что наверху снова пьет отец.
Яд от поцелуя женщины бурлил кровь, разрывал вены и артерии, иглами прокалывал сердце.
Ощущать все это – пытка, но есть пытка гораздо более жестокая и невыносимая.
Жизнь.
– Боги помогают мне, они помогают идти к ним. Я изменю мир, я свергну старую власть. А эти черви… их место в земле.
– Я съем твое сердце, я съем твое божественное сердце.
Дикая мысль пронеслась в сознании Матвея – он подумал о доме как о чем-то недоступном и далеком. Как о чем-то из прошлого ленивого художника у которого впереди такая же смерть, как у родителей.
Как Алене удавалось жить все это время?
Теперь это, правда, не важно.
Сердце внутри сжималось, стоило только вспомнить лицо сестры.
А может эти мысли навеял паразит, подталкивая Матвея на убийство?
Убей он Ипсилона – все стало бы как прежде?
Чушь. Нет жизни, нет будущего у человека, послужившего куколкой для паразита. Нет надежды у того, кто столкнулся с другой стороной.
Матвей увидел в далеком Ничто жреца с зазубренным кинжалом.
Четверо мужчин уложили пленника на камень и держали, перетягивая на себя его конечности.
– Ипсилон, но получается, что боги – самоубийцы, если позволяют тебе к ним идти, – прохрипел он, но слова утонули в утробном отхаркивании Ипсилона.
В момент кашель начал убийцу буквально душить, и мужчина, разжав руки, согнулся пополам.
Матвей развернулся к нему, с удивлением глядя на стремительно краснеющее лицо.
Брови Ипсилона взметнулись вверх, губы скривились.