Пожиратели

Довольно грубо отстояв свое одиночество, Матвей залез на табурет у шкафа, выискивая запасные тюбики с краской.

Укором встретили его неожиданное внимание предыдущие работы, в отместку отомстив, задев самодовольство – Матвей поразился пустоте измазанных холстов. Углубляясь в воспоминания, он припоминал, как рисовал под включенный телевизор с полной тарелкой еды в руках.

Все они – отражали не только не тронутую чувствами душу, но и ничем не наполненную жизнь Матвея. Штампованные оттиски ваз с давно сгнившими цветами, паутины разноцветных линий и геометрических фигур, растушеванные волны гор – как такое возможно? – оставались просто засохшими красками.

Несильно прикусив губу, Матвей с шумом разбросал холсты по полу, еле сдерживаясь, чтобы не разломать на части деревянные рамы, но не упуская впоследствии возможности мстительно наступать на них ногой.

– Вот же, надо было всему так поменяться…

Одно неаккуратное движение, и жирная капля синей краски пачкает босые ноги.

Матвей отступает на шаг назад, поскальзывается, интуитивно хватается рукой за холст. На лице Евгения Михайловича красуется отпечаток ладони, точно хлопком забрызгав глаза.

– Черт! – раздосадовано восклицает Матвей.

Ладонь с чмокающим звуком отлепилась от холста.

Матвей покачал головой. Он поставил палитру на тумбу, оглядел всю комнату.

В тусклом свете, просачивающимся через штору, можно было разглядеть мирно парящие пылинки. Их летало такое множество, что они грязью ощущались в носу.

Толстым слоем лежала пыль на столе, в складках постели и на подоконнике у окна. Наверно, и на самом Матвее пыли было достаточно.

Много ли нужно времени грязи, чтобы она заполнила все вокруг? Немного. Столько же нужно яду, чтобы отравить организм.

Матвей виновато дотронулся ногой до одной из работ, выражая свои чувства.

Это был его дом. Да, неприветливый, да, захламленный, но дом.

Он сломался на пустяке – Матвею хотелось верить в то, что он что-то из себя представляет, верить во все прожитые до этого годы без паразитов. И – в паразитов.

Картина испытанного нереального ужаса наложилась на реальный холст перед собой, выдавив из Матвея – точно из полупустого тюбика с краской – скудную печаль.

Слизнем краска легла на пустой холст, впервые выражая правдивые чувства мужчины. Отделавшись от акриловый желтизны, нечто новое – скорее всего, темно-зеленое – полезло наружу.

Матвей взял чистую широкую кисть, вымазал из палитры приготовленную краску и, смешивая цвета между собой, широким движением нанес мазок на центр картины.

Нос и подбородок Евгения Михайловича расползлись по сторонам.