– И где ж плечо это взять? – спросила Матрена Павловна так же вкрадчиво. А Викеша порывисто встал, обошел стол, уставился сверху вниз, проговорил срывающимся голосом:
– Матрена Павловна, вы меня много лет знаете, и все это время я служил вам верой и правдой. Как пес.
– Чего хочешь, Викеша? Говори уж.
– Я прошу руки вашей дочери, – сказал, как выдохнул, и замер в ожидании ответа.
А Матрена Павловна вместо ответа расхохоталась. Хохотала долго, до слез, а отсмеявшись, заговорила:
– Как пес, говоришь? Так вот теперь сам посуди, разве ж могу я единственную доченьку за пса замуж отдать? О чем ты баешь, Викентий Иванович? Ты напился, что ли?
Отступил, лицом потемнел, нахмурился даже. Раньше-то она не видела, чтобы поверенный хмурился, не позволял он себе этакой вольности.
– Зря вы так, Матрена Павловна. – А улыбаться не перестал. Вот только улыбка у него престранная, недобрая. – Я ведь к вам со всем сердцем. И Наталью Петровну я люблю больше жизни. Все сделаю для ее счастья. А если вы о деньгах, так не беспокойтесь. Капиталец у меня имеется. Приличный капиталец. Я же человек рачительный и чуйка у меня есть коммерческая. Там, где иные теряли, я наживался.
Капиталец, значицца. А ведь может статься, что и есть капиталец. Викеша всю жизнь в одном и том же костюме, живет при ней на всем готовом, денег она ему никогда не жалела, потому как ценила. Да если еще и вложился удачно, как рассказывает… Матрена Павловна потянулась за наливкой, плеснула в рюмку сама, выпила, прогоняя дурные мысли. Викеша и Наташенька – мезальянс просто вопиющий!
– А про возраст забыл? – спросила по-матерински терпеливо. – Тебе уже шестой десяток пошел, а Наташка – девочка еще.
– Так и Анатоль, царствие ему небесное, моложе вас был значительно, а любви вашей это нисколько не мешало.
Ударил, шельмец! По самому больному ударил.
– Не зарывайся, – прошипела Матрена Павловна и из кресла попыталась встать. Но не вышло, Викеша, негодяй, уперся ладонями в подлокотник, подался вперед, вынуждая ее остаться на месте. – Что ты себе позволяешь? – А в глазах его блеклых от былого подобострастия нет и следа. Пригрела змею на груди…
– Да ничего особенного, прошу только того, что и так моим будет. – Улыбается, смотрит с жалостью. – Вы ведь разумная женщина, Матрена Павловна. Вы ведь понимаете, что лучше меня о Наташеньке никто не позаботится.
– Не любит она тебя.
– Так и не беда. Стерпится – слюбится. Вы скажете свое слово материнское, она не ослушается.
– А если не скажу? Отойди! Не маячь!
Отступил, но далеко от стола не отошел, чтобы Матрена Павловна слышала его громкий шепот:
– А если не скажете, тогда придется мне заговорить.
Вот оно… Думала, надежный Викеша человек, свой. А оказался гадом, каких поискать. Шантажировать ее удумал. И ведь знает, чем шантажировать.