– А без зеркал свет не зажечь, путь не указать. – Дядюшка заговорил медленно, словно в трансе. – Тот раз у него не вышло, и мы успокоились, думали, все, победили Желтоглазого, а он, вишь, шепчет… Он и Анюту позвал. Дотянулся, значит, дождался, когда девочка в полную силу войдет, а потом поманил и на дно уволок, чтобы Нижний Мир ей открылся. Чтобы проснулась серебряная кровь, а вместе с ней и сила. Ему ее сила сейчас ой как нужна, когда своей-то собственной почти не осталось.
– Кому? – разговаривать с сумасшедшим – только время терять. Но Клим отчего-то не уходил, слушал очень внимательно. Не оттого ли, что разговор шел об Анне?
– Желтоглазому. Ты недавно тут, пожил бы подольше, многое бы о здешних чудищах узнал. Желтоглазый самый страшный. И девочка ему нужна. Раньше он их никогда не убивал… родная кровь, серебряная, но сейчас не пожалеет. Заглянуть в те зеркала Анна сумеет, но вот выстоит ли, когда сквозь нее свет пойдет? Кем станет, если выживет? С маяком-то ему было бы сподручнее, но я фонарь разобрал, линзу утопил в реке. Хотел сначала в озере, но испугался, что из озера он может и достать. Знаешь, мальчик, он ведь и мне в свое время нашептывал, картинки, чертежи показывал, хотел, чтобы я маяк для него построил, вот эту башню змеиную! А я всегда слабый был, сделал все, что было велено. Почти все сделал. В самый последний момент только прозрел, сумел исправить. – Дядюшка подался вперед, впился в Клима тяжелым взглядом. – Небось думаешь, старик совсем с ума сошел? Не сошел! И хотел бы, чтобы отпустило, да не выходит. Крест мой такой. – Он порывисто встал, направился к выходу из маяка, бросил на ходу: – Пойдем, по пути поговорим!
Клим выдохнул, стряхнул с плеч и холод, и морок, обернулся. За спиной не было никого, только тени отчего-то казались гуще.
– Куда пойдем? – спросил, выдыхая облачко пара.
– В усадьбу. Удостоверимся, что с девочкой все хорошо. Как думаешь, кто карту украл? – Дядюшка шел широким, совсем не стариковским шагом, на Клима не смотрел. – Кто из них?
Клим не знал наверняка, но догадывался. И от догадки этой заныло в затылке.
…Митрофан смотрел прямо перед собой мертвым, удивленным взглядом и надкусанное яблочко по-прежнему сжимал в ладони. Рубаха его на груди и животе окрасилась красным, но рана была выше – поперек горла. Видел Клим уже такую рану… На второй этаж он не взбежал, а взлетел, вышиб плечом дверь Анютиной комнаты, уперся лбом в косяк, зарычал по-звериному. Не врал дядюшка про опасность. Может, про желтоглазое чудище и врал, а про опасность правду сказал.
– Не успели… – Дядюшка вошел в комнату, огляделся внимательно, все подмечая, а потом сказал: – Она сама дверь открыла… впустила.
– Кого?! – Говорить спокойно не получалось, получалось только орать на этого сумасшедшего старика. – Кто ее забрал?! Куда?!
На крик, запыхавшись, прибежала Клавдия. Руки ее были в муке. Слава богу, жива! А раз жива, значит, не видела ничего. Не оставили бы такого свидетеля.
– Клим Андреевич, да что же вы… – Она замерла, боязливо заглянула в комнату.
– Где Анна Федоровна? Видела ты ее?
– Да как же не видела? Видела! В обед она на кухню ко мне заглядывала. Вы ж уехали куда-то, оставили ее одну. – В голосе Клавдии послышалось неодобрение.
Оставил. Что ж спорить?..
– Кто-нибудь в дом приходил? – спросил Клим.
– Никто. – Клавдия покачала головой. – Раньше-то этот… захаживал, но как вы тогда за Анну Петровну перед ним заступились, так и перестал. Видно, на острове ночует. А что случилось-то?
– Ты о ком сейчас, Клавдия? Кто захаживал? – Терпение заканчивалось, хотелось бежать, крушить все на своем пути.
– Так Мишка Подольский, – сказала Клавдия и каким-то брезгливым жестом вытерла руки о передник. – Сделался этаким щеголем, с господами якшается, да только гнилая кровь. Гнилая! Сова не родит сокола! Вот что я вам скажу. Не мог у ирода Сиротки нормальный сынок родиться, никак не мог!
– У Сиротки?.. – спросил молчавший все это время дядюшка. – Михаил Подольский – сын Сиротки?!