А утром кошка ушла по своим кошачьим делам. Она встала перед дверью, глянула на Галку, мяукнула требовательно. Дверь пришлось открыть, хоть и очень не хотелось, но ведь нельзя же удерживать гостью силой. Если захочет, снова придет. Только бы не попалась на глаза Аделаиде или Мефодию…
Спуститься на первый этаж Галка детям не разрешила, в разведку пошла сама. Признаться, после вчерашней стычки с директрисой было немного страшно, но боялась она не за себя, боялась, что своей дерзостью навредила остальным, тем, кому нет дороги с острова.
Внизу было тихо и темно, кажется, все еще спали. Не привыкла Аделаида просыпаться в такую рань. Оно и хорошо. Может, получится незаметно проскользнуть на кухню, взять из кладовки еще каких-нибудь припасов и вскипятить воды. Чая воспитанникам не полагалось, но Галка помнила, что видела над печью пучки сухих трав. Можно заварить зверобой или багульник, получится очень вкусно.
Она наполнила чайник водой, поставила на керогаз, сама направилась в кладовку. Чувства, что она совершает воровство, не было. В конце концов, продукты изначально предназначались детям! Разобраться бы еще в этих ящиках и коробках…
Она уже почти разобралась и определилась с выбором, когда за спиной послышался вкрадчивый голос:
– А что это ты тут делаешь? Воровством промышляешь?
Мефодий стоял как раз на том месте, где еще вчера лежало мертвое тело Матрены. На мгновение Галке даже почудилось, что носки его ботинок замараны в крови. Но первый испуг прошел, а с ним и наваждение.
– Я ничего не ворую, – сказала она твердо. – Дети проснулись, их нужно накормить. Матрены больше нет, – она снова бросила взгляд на ботинки Мефодия, – я подумала, что должна…
– Ты не должна думать, – Мефодий улыбнулся, – ты должна исполнять приказы хозяйки и мои. – Улыбка его сделалась хищной. – Мы же с тобой уже говорили об этом.
Он сделал шаг к Галке, раскинул длинные руки, словно хотел схватить ее или заключить в объятия. И то и другое было ей одинаково отвратительно, поэтому дожидаться Галка не стала, проворно поднырнула под одну из рук, бросилась вон из кухни.
– Дело твое, – послышалось ей вслед. – Только ты ведь сейчас о себе думаешь, а ты бы о детях подумала. Каково им будет второй день без харчей!
Галка, уже готовая бежать к лестнице, замерла, медленно обернулась.
– Только попробуйте, – сказала с угрозой. – Только посмейте отыграться на детях, и я это так не оставлю, я все расскажу!
– Кому? – спросил Мефодий, выдвигаясь вслед за ней из кухни. – Мальчишке этому своему? Или милиционеру? Так это еще неизвестно, кому быстрее поверят: тебе, шалаве подзаборной, или хозяйке. У хозяйки знаешь, какие связи? У нее везде свои люди. Если хочешь знать, с любым из тех выродков, о которых ты так печешься, она может сделать все, что ее душеньке захочется, и никто ей слова поперек не скажет. Даже твой милиционер. А с тобой я могу сделать все, что моей душеньке угодно. – Мефодий уже не улыбался, он двигался медленной, скользящей походкой, отсекая Галке путь к лестнице. – И ты, красавица, будешь молчать. Еще и благодарить меня станешь за то, что в живых оставил. Это если я решу тебя в живых оставлять.
Мефодий дернулся, кинулся вперед, точно кобра, Галка взвизгнула, бросилась по коридору к двери. Бежала со всех ног и понимала, что снаружи без верхней одежды ей долго не продержаться, рано или поздно придется возвращаться обратно, в лапы к этому…
Минувшим днем на двери приделали засов. Он был тяжелый и неповоротливый, Галка едва не сломала пальцы, пока пыталась его открыть. Мефодий же подходил неспешно, загонял, как дичь, знал, что деваться ей все равно некуда. Когда его крепкие пальцы сомкнулись на Галкиной шее, она наконец справилась с засовом, толкнула дверь и едва не выпала наружу. Наверное, девушка не удержалась бы на ногах, если бы кто-то, стоящий по ту сторону, не ухватил ее за шиворот, не позволяя упасть.
– Куда это ты ни свет ни заря? – послышался над ухом сиплый голос, а в ноздри шибанул знакомый запах махорки. Так пахли руки лишь одного человека.
– Здравствуйте, дядька Кузьма! – сказала Галка, прижимаясь щекой к колючей шинели. – Как же я рада вас видеть!
Дядька Кузьма ушел не прощаясь, а Демьян так и остался стоять на крыльце. Возвращаться в дом было страшно: вдруг соврал старый черт, вдруг она уже умерла… Но пришлось. Ночной холод пробирал до костей, да и появился вдруг совсем другой страх. Вот очнется рыжая одна в чужом доме, испугается.
Не очнулась, но и умирающей больше не выглядела. Порозовели щеки, ушла синева с губ, и лишь забинтованная голова говорила о том, что еще совсем недавно девица находилась при смерти. Демьян подошел к кровати, осторожно размотал пропитанную кровью повязку, ощупал и осмотрел затылок. На наволочке и на рыжих кудрях была запекшаяся кровь, кровавая корка была и на коже, но под коркой не обнаружилось ни раны, ни вмятины. Чертовщина…