Хасэгава был доволен. Его замысел удался. Война, как он думал, действительно закончилась. И всего лишь на следующий день в 5 утра он обнаружил, что у армии об этом факте совсем иное мнение.
Тем временем хранитель печати маркиз Коити Кидо получил приглашение прийти от брата императора принца Микаса. Кидо поспешил отправиться во дворец Микасы, чтобы сообщить ему подробно о последних событиях. Ведь принц был армейским офицером, и возможно, что в армейских кругах зрел план по свержению Хирохито и замене его на Микасу, если, конечно, принц согласился бы на это. Но Кидо рассчитывал на лояльность Микасы своему брату, а также на то, что истинные факты сложившегося положения воспрепятствуют такому поступку.
После разговора с принцем Кидо возвращался домой по улицам с разрушенными и сожженными домами разбомбленного города. Дома его ожидал принц Коноэ, который выглядел встревоженно из-за воззвания Анами, к тому же он был полон мрачных предчувствий возможного восстания объединившихся военных и коммунистов. И как это бывало и в прошлом, Кидо и его собеседник долго говорили о текущих событиях и о «мерах, которые позволят справиться с ситуацией». Коноэ и прежде не раз оказывался плохим пророком. Теперь Кидо освещал фонарем сумеречный путь.
В ночь на 10 августа правительство наконец получило первые научные доказательства типа бомбы, сброшенной на Хиросиму, которые представил невзрачный физик в мешковатых матросских брюках. Профессор Асада из Университета Осаки наконец-то вернулся со своей командой на военно-морскую базу Курэ. Они рассказали о своих находках в Хиросиме. Электрометр и счетчик Гейгера указывали на высокий уровень радиации в городе; анализы крови людей, пострадавших от взрыва бомбы, свидетельствовали о ненормально низком количестве лейкоцитов; на фотопластинках было графически показано, что радиация все еще присутствует. На основании этих свидетельств профессор Асада заключил, что «специальная бомба» была, несомненно, атомной.
Профессор торопился отослать эту информацию в Осаку, представителю флота, который выбрал его для этой миссии, и в Токио, в правительство. Однако наземные коммуникации, разрушенные атомной бомбой, еще не были восстановлены. Но в порту Курэ у причала стоял эскадренный миноносец, и Асада решил воспользоваться его передатчиком. Он составил телеграмму и попросил отправить ее. Позднее он узнал, что это была первая непосредственная информация, полученная правительством в Токио, что бомба была атомной.
Военные послали его команду в Хиросиму 7 августа и получили от профессора сообщение, но не поделились ни с кем полученной от него информацией. Сам Асада сообщил только 10 августа следующее: «Бомба, сброшенная на Хиросиму, несомненно, была атомной бомбой. Мы доказали это научно. Разрушения были ужасными. Не существует никаких средств защиты от этого оружия. Японии грозит большой кризис. Нам необходимо готовиться к самому худшему».
Согласно распространявшимся тогда слухам, Токио стоял следующим в очереди на атомную бомбардировку. Было перехвачено на коротких волнах сообщение союзников, что 17 августа было намечено днем, когда должна быть сброшена атомная бомба на Токио, а 21 августа — на Осаку. Асада предполагал, что у США есть пять или шесть атомных бомб, которыми они могут угрожать. Кроме того, за два дня его пребывания в Хиросиме он видел такие разрушения, что единственным выходом для страны была капитуляция. Последние слова его телеграммы могли иметь двоякий смысл: «Сейчас заканчиваю». Слова были прочитаны всеми, но не все поняли их истинный смысл.
Глава 14. «Банзай! И умри, империя!»
В своем мрачном офисе в Домэй редактор отдела зарубежных новостей Саидзи Хасэгава, сидя за своим столом, погрузился в беспокойный сон. Было 5 часов утра, суббота, 11 августа. Он был в одной рубашке, воротник был расстегнут. Сквозь сон он услышал, как кто-то произнес его имя.
«Хасэгава!» — Кто-то сильно тряс его за плечо.
«Хасэгава!» — вновь прозвучал командный голос. Редактор с трудом открыл глаза и увидел жилистого средних лет моряка в форме капитана, который пытался разбудить его.
Он сразу узнал этого человека. Это был капитан Арима из оперативного отдела штаба флота. Хасэгава знал его как сторонника мирного соглашения. Он также знал, что Арима занимал важный пост на флоте, и потому он не мог открыто говорить о своих взглядах. Последние остатки сна, еще владевшего редактором, сразу же улетучились, как только Арима сел и спокойно произнес: «Наши наблюдатели перехватили пропагандистскую радиопередачу, которая велась из-за границы этим утром. Было сказано, что Япония приняла потсдамские условия».
Арима рассеянно оглянул все мрачное помещение, а затем посмотрел Хасэгаве прямо в глаза. «В передаче упомянули о Домэй как об источнике информации».
У Хасэгавы похолодело внутри, он ожидал самого худшего.
«Конечно, — улыбнулся Арима, тщательно наблюдая за выражением лица редактора, — я сам не верю пропагандистским передачам, но ради того, чтобы окончательно удостовериться, правда ли это, я согласился прийти и задать вам лично вопрос, верно ли, что Домэй отправил подобную информацию».
В этот момент Хасэгава понял, кто он есть на самом деле. У него не хватило духу сказать, что это он послал такое сообщение; он отнюдь не был храбрецом. Осторожность диктовала ему другой ответ. «Будьте добры, спросите Сакомидзу и Мацумото об этом, — ответил он. — Я ничего не могу сказать».
Капитан задумчиво посмотрел на него и встал. «Понятно, — сказал он. — Ну что же, мы поговорим с ними». Он надел фуражку и быстро вышел, направившись к своей штабной машине.
Полный нехороших предчувствий, редактор готов был держать пари, что на флоте, должно быть, горячо спорили, прежде чем отправить для разговора с ним человека, занимавшего такой высокий пост, как Арима. Обычно для выяснения вопроса было достаточно звонка одного из начальников отделов в информационном бюро флота. Теперь Хасэгава ожидал подобного визита представителя армии. И он не мог себе представить, что предпримут военные, когда секретарь кабинета или замминистра иностранных дел подтвердят, что послание было отправлено из Домэй.
Генерал Ёсидзуми, бывший также известным политическим деятелем, не стал беспокоить Хасэгаву. Ему доложили о передачах британской, индийской и американской радиостанций, и он знал, к кому надо идти. Он отправился прямо к Сакомидзу и Мацумото. И его протест выразился в гневных тирадах, обращенных непосредственно к ним. Почему они позволили себе отправить такое сообщение? Миллионы японцев все еще сражаются на фронтах. Эта новость из Домэй обезоружит их. Необходимо было прежде закончить войну, а уже потом отправлять подобную информацию. Как вы могли позволить себе такие безответственные действия? Он продолжал метать громы и молнии.
Ответ Мацумото был неопровержимым: «Почему вы возражаете против публикации информации, которую одобрил лично его величество? Вы оспариваете решение императора закончить войну? Война закончится тем скорее, чем раньше об императорском решении узнают союзные державы. Мы только передали то, что уже было одобрено правительством и послано союзникам через нейтральные страны».