Святые в истории. Жития святых в новом формате. XX век

22
18
20
22
24
26
28
30

Митрополит Тихон даже при звуках выстрелов не сбавлял шага. Несколько дней назад во время обстрела снаряд разорвался буквально в двух шагах от его экипажа. Владыка чудом остался жив – но и тогда он лишь побледнел и молча перекрестился. В юности товарищи по духовной академии за величественную осанку и невозмутимо солидный нрав прозвали его «патриархом».

Уже издалека было видно, что в одной из глав Успенского собора зияла черная дыра. Снаряд угодил в храм, упав посередине между царским и патриаршим местом. Сразу вспомнилась эмоциональная речь архимандрита Илариона (Троицкого) на одном из заседаний Всероссийского Поместного Собора: «Зовут Москву сердцем России. Но где же в Москве бьется русское сердце? На бирже? В торговых рядах? На Кузнецком мосту? Оно бьется, конечно, в Кремле. Но где в Кремле? В окружном суде? Или в солдатских казармах? Нет, в Успенском соборе. Там, у переднего правого столпа должно биться русское православное сердце». Каменный патриарший трон у переднего правого столпа Успенского собора как раз и сдержал удар взрывной волны. В алтаре были разбиты все окна, но главная святыня – древняя чудотворная Владимирская икона Божией Матери – слава Богу, не пострадала.

После беглого осмотра участникам делегации стало ясно, что намеченное на послезавтра избрание Патриарха невозможно проводить в разрушенном Успенском соборе и оцепленном солдатами Кремле. Церемонию решили перенести в Храм Христа Спасителя.

Захватчики Кремля уже считали древние святыни своей собственностью. С трудом удалось выпросить у новых хозяев разрешение хотя бы на один день перенести в Храм Христа Спасителя Владимирскую икону, перед которой издавна в Успенском соборе происходило помазание русских государей на царство и избрание Патриархов.

«Но, увы, икону велел комендант взять и нести закрытую. Мы взяли и закрыли пеленой, поданной священником из алтаря. И понесли из Кремля. Какой позор, не только с крестным ходом, даже открыто великочтимую святыню не дали нести», – вспоминает крестьянин Юдин.

Почти сразу после Октябрьского большевистского переворота, 5 ноября 1917 года, в Москве происходило событие, за которым следила вся православная Россия – избрание Патриарха. Со времен Петра Первого двести семнадцать лет высшим государственным органом церковно-административной власти в Российской империи был Святейший Синод, и вот настало время вернуть патриаршество. За это большинством голосов высказались собравшиеся на Церковный Поместный Собор делегаты от всех российских епархий, среди которых были правящие архиереи, профессора духовных академий, монахи, крестьяне.

В наступившие времена революционной смуты православным как никогда оказался нужен церковный вождь и заступник вместо царя-батюшки, и Собору предстояло избрать на патриаршее место достойного из достойных.

При голосовании наибольшее число голосов набрали три кандидатуры: прирожденный лидер архиепископ Харьковский и Ахтырский Антоний (Храповицкий), обладавший солидным опытом церковного управления архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений (Стадницкий) и недавно назначенный на Московскую кафедру митрополит Московский и Коломенский Тихон (Белавин). На правах хозяина он стал главным организатором Поместного Церковного Собора, в условиях войны и начавшегося революционного мятежа сделал почти невозможное – довел его работу до логического завершения.

После окончания Божественной литургии из алтаря вышел приглашенный для роли «беспристрастного жребия» старец-затворник Зосимовой пустыни Алексий (Соловьев). Помолившись перед Владимирской иконой Божией Матери, перед которой стоял ларец с именами трех архи ереев, схимник вынул записку и передал ее почетному председателю Собора. «Тихон, митрополит Московский и Коломенский!» – громко объявил митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) имя одиннадцатого русского Патриарха.

До революции, когда впервые был поднят вопрос о восстановлении патриаршества, многие считали, что Патриархом должен стать отец Иоанн Кронштадтский. Но Собор на несколько лет перенесли, отец Иоанн до него не дожил.

В 1908 году в Петербурге владыка Тихон посетил отца Иоанна Кронштадтского. Их встреча закончилась весьма необычно. Перед уходом отец Иоанн поднялся с кресла и сказал: «Теперь, владыка, садитесь вы на мое место, а я пойду отдохну». Слова прозорливого кронштадтского пастыря теперь воспринимались в особом свете.

Интронизация Патриарха Тихона состоялась 21 ноября 1917 года на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы в наскоро подремонтированном Успенском соборе. Для торжественной церемонии из Оружейной палаты принесли жезл святителя Петра, рясу священномученика Гермогена, крест, мантию, митру и клобук Патриарха Никона. Все облачения предшественников пришлись Патриарху Тихону на удивление впору.

Присутствовавшая на церемонии настолования княгиня Наталья Владимировна Урусова вспоминает: «После посвящения Патриарх был белее снега, с опавшим и исхудавшим за несколько часов лицом».

По древней русской традиции вновь избранный Патриарх объезжал Кремль верхом на коне, заменявшем «осля», которого вел под уздцы царь. Патриарх Тихон сделал свой объезд в экипаже, благословляя верующих на Соборной площади, еще не изгнанных из кремлевских монастырей монахов и монахинь, охранников на воротах с красными бантами на груди, некоторые из которых привычно крестились и склоняли головы. Патриарх осенил широким крестом и разрушенную колокольню Ивана Великого, и поврежденные снарядами Рождественский, Благовещенский и Архангельский соборы, и церковь Двенадцати апостолов, и другие израненные и оттого еще более дорогие для верующих святыни Кремля.

Великая княгиня Елизавета Федоровна Романова, неприметно стоявшая в тот день в Успенском храме, описала свои чувства в письме к графине Александре Олсуфьевой: «…Святой Кремль с заметными следами этих печальных дней был мне дороже, чем когда бы то ни было, и я почувствовала, до какой степени Православная Церковь является настоящей Церковью Господней. Я испытывала такую жалость к России и к ее детям, которые в настоящее время не знают, что творят. Разве это не больной ребенок, которого мы любим во сто раз больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров? Хотелось бы понести его страдания, научить его терпению, помочь ему. Вот что я чувствую каждый день. Святая Россия не может погибнуть».

Наконец, экипаж Патриарха Тихона выехал на Красную площадь, откуда открылся вид на изрешеченную дырами снарядов кремлевскую стену, Спасскую и Никольскую башни. Часы на Спасских воротах, каждый вечер отбивавшие молитву «Коль славен наш Господь в Сионе», остановились – в них тоже попал снаряд. На циферблате уцелели всего две цифры – XI и XII. Казалось, часы показывали, что осталось лишь два последних месяца исторического для России 1917 года, а дальше – полная неизвестность…

Накануне 1918 года перед новогодним молебном Патриарх Тихон обратился к пастве с речью, в которой сравнил большевиков с библейскими строителями Вавилонской башни. «И наши строители желают сотворить себе имя, своими реформами и декретами облагодетельствовать не только несчастный русский народ, но и весь мир, и даже народы более нас культурные. И эту их затею постигает та же участь, что и замыслы вавилонян: вместо блага приносится горькое разочарование…» – пророчески звучали слова Патриарха в Храме Христа Спасителя.

Библейская аллегория возникла не случайно: утром 31 декабря 1917 года в газете «Дело народа» был опубликован проект декрета об отделении Церкви от государства. Трудно было поверить, что новая власть решилась на такой радикальный шаг. Казалось, еще можно этого не допустить, предостеречь…

Вступивший в силу 23 января 1918 года декрет Совета народных комиссаров «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» одним махом перечеркнул тысячелетнюю историю союза государственной власти и Церкви на Руси.

После трескучих фраз о свободе совести и о том, что «каждый гражданин может исповедовать любую религию», тринадцатый пункт декрета гласил: «Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием». Другими словами, отныне Православная Церковь не владела храмами, древними иконами, церковной утварью и всем, что накопила за тысячу лет. Новая власть все национализировала, то есть нагло присвоила.