29 апреля 1923 года вместо обещанного Всероссийского Поместного Собора живоцерковники открыли в Москве свой собственный, обновленческий, лжесобор. В захваченном обновленцами Храме Христа Спасителя говорили о необходимости закрытия монастырей и введении в Церкви нового стиля, предлагали разрешить духовенству второбрачие, обсуждали и другие сомнительные темы.
Лжесобор вынес отдельную резолюцию, касающуюся арестованного Патриарха: «Так как Патриарх Тихон вместо подлинного служения Христу служил контрреволюции, то собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви, на основании церковных канонов сим объявляет его лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное мирское положение. Отныне Патриарх Тихон – мирянин Василий Белавин. Собор признает, что и само восстановление патриаршества было актом определенно политическим, контрреволюционным… поэтому собор отменяет и восстановление патриаршества».
Когда постановление лжесобора принесли в Донской монастырь и передали Патриарху Тихону, он написал на нем своей рукой: «Прочел.
Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу. Патриарх Тихон, Василий Белавин. 25 апреля/8 мая 1923 года».
Митрополит Антоний (Храповицкий), глава Русской Православной Церкви Заграницей, выразился на этот счет более красноречиво: «Что касается до „лишения сана“ Патриарха Тихона московским сборищем, то таковое лишение имеет не более силы, чем если бы оно исходило от трех-четырех баб, собравшихся на базаре».
Тем не менее, обновленцы во всех газетах и листовках трубили, что Патриарх Тихон низложен, постановления лжесобора с печатями Высшего Церковного Управления разошлись по епархиям. По сути произошел самочинный захват церковной власти, который привел к расколу в Церкви: духовенство разделилось на «тихоновцев» и тех, кто верил обновленцам.
Обновленчество было успешно использовано властью с целью раскола Русской Церкви. Обновленцы тесно сотрудничали с органами госбезопасности. Однако международная ситуация заставила власти отказаться от казни Патриарха.
Положение нужно было срочно спасать. И большевики предложили Патриарху Тихону подписать «покаянное письмо», в котором он признавал свою вину перед советской властью, пообещав ему за это свободу. Патриарх Тихон пошел на этот шаг.
Позднее, в беседе с англиканским епископом Бюри Патриарх Тихон признался, что с радостью принял бы мученическую смерть, но на нем лежала ответственность за судьбу всей Православной Церкви в России. А близким Патриарх так объяснил свое «покаяние»: «Пусть погибнет имя мое в истории, лишь бы Церкви была польза…».
16 июня 1923 года Патриарх обратился в Верховный суд РСФСР с заявлением, в котором говорил о своем раскаянии «в проступках против государственного строя» и просил освободить его из-под стражи. «При этом я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг».
«Покаяние» вызвало возмущение некоторых сторонников Патриарха, особенно среди эмигрантов. Но Патриарх Тихон думал не о своей репутации, а о том, как преодолеть раскол в Церкви.
В послании к пастырям Церкви Патриарх Тихон еще раз внятно объяснил свою позицию по отношению к советской власти: «Российская Православная Церковь аполитична и не желает отныне быть ни „белой“, ни „красной“ Церковью. Она должна быть и будет Единою Соборною Апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты».
А в послании от 15 июля 1923 года он подробно объяснил, как обновленцы обманом захватили церковное управление, и призвал всех, кто поддался на обман, к покаянию. Все распоряжения ВЦУ и обновленческие хиротонии были признаны недействительными. Началось массовое возвращение священнослужителей из обновленческого раскола. Епископам и священникам, примкнувшим к «живцам», Патриарх Тихон велел каяться и только после этого принимал обратно. Всего через несколько месяцев после выхода Патриарха Тихона из заключения обновленцы потеряли в Москве и по всей России большую часть присвоенных храмов. Самочинное Высшее Церковное Управление было упразднено, всеми церковными делами снова ведала Патриархия.
«Спокойный, умный, ласковый, широко сострадательный, очень просто одетый, без всякой роскоши, без различия принимающий всех посетителей… В нем под образом слабости угадывается крепкая воля, энергия для всех испытаний, вера непоколебимая», – таким был Патриарх Тихон в глазах современников (А. Краснов-Левитин. «Рук Твоих жар»).
Архиепископ Серафим (Мещеряков) писал митрополиту Антонию, главе Русской Православной Церкви Заграницей о том, как проходит день Патриарха Тихона: «К нему едут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти минут. Иногда вследствие изнеможения принимает, лежа на диване. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем. Около него нет ни Синода, ни канцелярии. Письменных распоряжений он избегает делать во избежание осложнений с властями».
Внешне Патриарх Тихон был ровным и доброжелательным в общении, и только близкие знали, какие он испытывал душевные муки. «Лучше сидеть в тюрьме, – говорил он, – я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу. Я посылаю архиерея на юг, а он попадает на север, посылаю на запад, а его привозят на восток».
С Лубянки то и дело поступали лживые предложения в обмен на уступки помиловать кого-нибудь из духовенства. Шантаж и бесконечные переговоры ложились на Патриарха тяжким грузом.
9 декабря 1924 года Москва была растревожена слухами об убийстве Патриарха Тихона. Но убитым оказался его келейник, Яков Полозов, четверть века верой и правдой служивший Патриарху. Когда в патриаршие покои ворвались бандиты, Яков Анисимович заслонил собой Патриарха Тихона, а сам получил смертельные раны. Убегая, убийцы прихватили с вешалки шубу. На следующий день в «Известиях» появился фельетон «О краже патриаршей шубы». В нем ни слова не упоминалось об убийстве человека, который был Патриарху вместо сына.
В начале 1925 года у Патриарха Тихона участились сердечные приступы, его положили в частную клинику Бакуниных на Остоженке. Он и на больничной кровати продолжал руководить церковными делами и принимать посетителей. Святитель Афанасий (Сахаров), вернувшийся из своей первой ссылки, вспоминал: «Он принял меня с любовью и просто, как всегда и всех, усадил и много расспрашивал о церковных делах нашей епархии; память у него была замечательная, и он с одного слова усваивал, о ком и о чем идет речь. Поэтому говорить с ним было легко, и беседа на любую тему сейчас же превращалась в самый задушевный и оживленный разговор».
Врачи прописали Патриарху полный покой, но к нему то и дело являлись следователи или начальник церковного отдела ОГПУ Тучков с провокационными предложениями.
ebooksa