Он взял кукольную голову и собрался присоединить ее обратно к туловищу, когда его взгляд зацепился за нечто внутри нее. Пару мгновений Конрауд пытался понять, что привлекло его внимание, а потом протянул голову Оуливеру:
– А это что такое?
Оуливер поднес ее под увеличительное стекло и несколько секунд рассматривал ее содержимое. Потом он вооружился щипцами и с определенными сложностями выудил из кукольной головы очередной листок, который ему также пришлось очень аккуратно отлепить от резины. В данном случае бумага тоже была промасленная, хотя сохранилась она лучше той, которую они обнаружили в туловище игрушки. Листок был сложен вчетверо, подобно предыдущему, но расправить его стоило гораздо меньших трудов. На этот раз никакой абстракции они не увидели. Перед ними был выполненный в цвете портрет девочки. Склонившись над столом, Конрауд и Оуливер с интересом рассматривали изображение. Не было сомнений, что автор рисунка обладал художественными способностями – несмотря на то, что краски поблекли, черты лица девочки были вполне различимы: Конрауду показалось, что она плачет. На ней было красное платьице и туфельки с пряжками. За спиной девочки угадывались очертания некой постройки – Конрауд предположил, что это ниссеновский барак.
– Так ты это искал? – спросил Оуливер.
– Возможно, – едва слышно произнес Конрауд, не отрывая взгляда от нарисованной девочки.
– Это и есть хозяйка куклы? – задал очередной вопрос Оуливер.
– Мне рассказывали, что она прекрасно рисовала.
– Значит, это автопортрет?
– Скорее всего.
– А сколько же ей было лет?
– Лет двенадцать.
– Неужели? А она разве не… ты посмотри на ее живот, – проговорил Оуливер. – Она будто… вроде как беременна. Неужели она родила в столь юном возрасте?
– Да нет, – не отводя глаз от рисунка, ответил Конрауд. – Она не рожала.
– А что же произошло?
– Она умерла.
40
Прошмыгнув перед окнами кафе «Хрессингарскаулинн», мать Конрауда открыла дверь в заведение, проскользнула внутрь и приблизилась к угловому столику, за которым он ожидал ее. Она наклонилась к его щеке, чтобы поцеловать, но Конрауд отвел лицо в сторону: он уже взрослый мужчина – к чему эти телячьи нежности? К тому же, с тех пор как мать уехала вместе с Бетой, их отношения практически сошли на нет. Теперь, проделав неблизкий путь из восточных фьордов через всю страну, она всего на несколько дней приехала в Рейкьявик. О своем краткосрочном визите она оповестила Конрауда письмом, добавив также, что была бы рада с ним повидаться, и сама же назначила место встречи – по доброй воле Конрауд в «Хрессингарскаулинн» никогда бы не зашел: слишком уж пафосным на его вкус было это заведение. Его завсегдатаями являлись люди искусства, поэты и журналисты, которые любили с умным видом пофилософствовать за чашкой кофе.
Отцу о своем рандеву с матерью Конрауд не рассказал, поскольку знал, что его одобрения не получил бы. Ни о своей бывшей жене, ни вообще об их браке и причинах его распада, отец никогда не говорил. В последние месяцы Конрауд периодически – особенно когда находился в подпитии – заговаривал о расставании родителей, но в ответ каждый раз слышал от отца лишь гневные упреки и матерную брань в адрес матери, которая ему якобы изменяла.
Мать поинтересовалась, как у него дела, на что Конрауд пробурчал себе под нос какой-то дежурный ответ. Он в основном молчал, пока мать подыскивала темы для беседы. Они не виделись почти год, и неожиданно для себя Конрауд заметил, как она постарела: морщины стали более глубокими, кожа больше не сияла здоровьем, а в волосах проглядывала седина. Когда-то давно он спрашивал у матери, как она познакомилась с отцом, и она рассказала ему о танцевальном вечере, который проводился в одном заведении. Шла война, и на том вечере было немало солдат, которые оказывали ей непрошеные знаки внимания. Девушка уже не знала, куда деваться от назойливых кавалеров, когда появился он – уверенный в себе молодой человек, настоящий джентльмен, который в мгновение ока их разогнал. Все происходило довольно стремительно: через какое-то время будущие родители уже жили вместе в ожидании первенца – Конрауда. Со свадьбой тоже решили не затягивать, хотя женщина даже точно не знала, чем занимается ее жених в плане профессии. Более того, мать до сих пор утверждала, что в то время и не догадывалась об истинной сущности отца. Иногда к ним в дом приходили солдаты, визиты которых неизменно заканчивались тем, что отец вступал с ними в потасовку. Бывали у них и моряки с торговых судов, и в этом случае тоже отец нарывался на неприятности. В довершение всего он повадился устраивать в доме спиритические сеансы, в результате которых происходили очередные скандалы. Постепенно мать осознала, что ее мужу плевать, законна ли его деятельность или нет: единственное, что его интересовало, была нажива. Даже если кто-то нес ущерб от его махинаций, с отца все было как с гуся вода. Мать старалась смотреть на его делишки сквозь пальцы, но все больше убеждалась, что выйти замуж за такого человека было поспешным решением. Потом родилась Бета.
– Может, переедешь ко мне на восток? – спросила она, когда они сидели в «Хрессингарскаулинн», где фоном звучала веселая болтовня посетителей. Было очевидно, что этот вопрос стоил матери немалых усилий.