Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Савельев. А раз проницательна – скажи, кто сейчас стоит за шторой?

Греч. Очевидно, кто-то, кого я когда-то резала. Увы, именно к этому сводится круг моих знакомств. Уточни, где я его резала?

Савельев. Уточняю: под Винницей.

Греч. Под Винницей?

Иванов (выходя из-за шкафа). Вот он я. (Целует руку Греч и победоносно смотрит на Савельева.) Вот как встречать майора надо. А ты – «глаза», «глаза».

Греч. Петр Иванович! Кого я вижу?!

Иванов. Меня!

Греч. Слушайте, у вас как-то голос переменился. Еще громче стал.

Иванов. Кубатура не та. Для моего голоса нужна вселенная. А тут – двадцать метров.

Савельев. Двадцать четыре.

Иванов. Ну, двадцать четыре. Что мне двадцать четыре метра, когда я с наблюдательного пункта на огневые позиции могу без телефона команды подавать?

Греч. Да, да, совершенно верно. Я вас раньше слышала только на открытом воздухе. Только теперь поняла.

Иванов. Что?

Греч. Что вы самый шумный человек на свете.

Иванов. Зато я был самый тихий у вас на операционном столе. Вы из меня два килограмма осколков вынули, а я вам сказал хоть слово?

Греч. Не сказали.

Иванов. То-то.

Греч. Нет, ей-богу, так рада вас обоих видеть. Погоди, Митя, да ты – полковник.

Савельев. А как же? Мало того, кажется, бригаду получаю. Вот!

Греч. Ого, Митя. Ты становишься честолюбивым.