Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Савельев. А что же? Четвертый год. Да и после войны – все-таки полковник в отставке!

Стук в дверь. Голос Оли: «Можно?»

Савельев. Пожалуйста.

Распахивается дверь. Появляются Воронцов и Оля.

Оля. Мой вычищенный и выглаженный отец.

Воронцов здоровается, взаимные рукопожатия.

Савельев. А вот и майор, которому вы вчера хотели подыскать дамское общество.

Оля (Греч). Дмитрий Иванович вчера так воинственно говорил о вас «мой друг майор», что я невольно представила себе вас гвардейцем с усами.

Савельев (Оле). А где же ваш Сережа?

Оля. Раздувает самовар. (Иванову.) Увы, он потух.

Иванов. Как раздувает самовар? Без меня? Где сапог? (Вытаскивает из-под дивана сапог и выходит.)

Оля (взглянув на Савельева). Странно: сначала вы показались мне абсолютно военным, а штатское вам все-таки больше идет.

Савельев. Штатское вообще больше идет.

Оля. Смотря кому.

Савельев. Всем. Всем людям, человечеству.

Пауза.

Как ваш огород, Федор Александрович?

Воронцов. Ничего. Картошку копал. Сегодня, братцы мои, меня утешил профессор Фомин. Я по-мужицки, как у нас в Новых Дворах сажали, – посадил, и ладно, а они люди ученые, они по руководствам сажают. Так, видите ли, картошку по какому-то там особому способу можно не всю сажать, а только кусочки вырезать, с глазками, а остальное, для экономии, идет в питание. Фомин этих книжек начитался и картошку свою изрезал, для экономии. Только малость спутал: ту часть, что надо было сажать, съел, а ту, что надо было есть, посадил.

Входит Синицын.

Синицын. По-моему, полковник распаяет вам самовар. Надел на него сапог и качает, как в кузнице.