– Теперь докладывайте: зачем руки связали? Боитесь, что ли, его? – спросил командующий.
– Никак нет, – угрюмо ответил лейтенант, – не боимся, а он у бойца винтовку вырвал, хотел на штык напороться, свое харакири сделать.
Командующий долго, внимательно смотрел на японца, потом, повернувшись к Артемьеву, сказал:
– Нервишки не в порядке. Не ждал, что первый же большой бой так повернется, а теперь жить не хочет. Спросите его, помнит он Цусиму?
Артемьев перевел вопрос. Японец гордо вздернул голову и сказал, что помнит.
– Скажите ему – пусть забудет, – сказал командующий и повернулся к лейтенанту. – Как остальные пленные?
– Уже погружены в машины.
– Ну и везите их всех в разведотдел, – сказал командующий.
Японец почувствовал, что разговор окончен, и его бледное лицо стало еще бледнее.
– Переведите, что я могу дать ответы, которые касаются моей собственной личности, – быстро сказал он.
Артемьев перевел.
– Переведите ему, что его личность меня не интересует, – равнодушно сказал командующий и отвернулся.
Японец, выслушав перевод последней фразы, хотел что-то сказать, но лейтенант дотронулся до его плеча, и он, четко, на одном каблуке, повернувшись, вышел из палатки впереди лейтенанта.
– Где изучали язык? – спросил командующий, когда японец и лейтенант вышли.
– В академии.
– Перевести из оперативного в разведотдел?
Артемьев молчал.
– Что молчишь? – с грубоватым добродушием, на «ты», спросил командующий. – Пользуйся, пока еще твое мнение спрашивают.
– Если не будет других приказаний, хотел бы остаться в оперативном отделе.
– Что ж, может, и верно, – помолчав, сказал командующий. – Оперативный отдел для начала шире. А у нас начало. – И, снова помолчав, повторил: – Самое еще только начало.