Артемьев думал о том, что у него мало надежды на успех, если он вздумает по дороге самостоятельно допрашивать этого японца. Если не считать нескольких минут, когда он на Баин-Цагане оказался переводчиком командующего, до сих пор он допрашивал только японские полевые сумки, а у японца, которого он вез, неподвижное лицо человека, которого трудно чем-нибудь смутить.
Но, может быть, все-таки попробовать допросить его сейчас, еще по дороге, пока он не попал на ночлег, не заснул, не проснулся живым, не прожил сутки и не почувствовал, что проживет еще и еще сутки и его не будут ни бить, ни убивать?
Все еще продолжая раздумывать – допрашивать или не допрашивать японца, Артемьев вплотную подъехал к нему и неожиданно спросил по-японски громким, повелительным голосом:
– Как ваше имя?
– Сике Курода, – вздрогнув от неожиданности и вздернул голову, сказал японец.
– Военное звание? – крикнул Артемьев, наезжая на японца
– Капитан.
Выражение растерянности метнулось и погасло в глазах японца. Дернув головой, он словно опять поймал неподвижную маску, на секунду соскочившую с его лица.
– Из какой воинской части? – попробовал еще раз крикнуть Артемьев, чувствуя, что японец уже не ответит.
И японец не ответил. Артемьев продолжал ехать рядом с ним, внимательно всматриваясь в его лицо.
«Лицо как лицо. Однако терпеливый: хоть и на ветерке, но все-таки комары его кусают, а он даже щекой не двинет».
– Я больше не скажу вам ни слова, – не поворачивая головы, резким злым голосом сказал японец.
Артемьев проехал еще несколько шагов рядом с ним и слова отстал на корпус, продолжая думать: как поступать дальше?
Была уже середина дня, солнце нещадно жгло. Сняв фуражку, Артемьев вытер рукой взмокший лоб, вспомнил, что в галифе у него есть платок, полез в карман и вытащил вместе с платком браунинг японца. Разглядывая еще раз оружие, из которого человек, ехавший сейчас перед ним, шесть раз подряд стрелял в Данилова, Артемьев задержал браунинг в руке и вдруг поймал взгляд японца. Японец отвернулся, но Артемьев успел заметить выражение его лица.
«Боится того, что я еду у него за спиной, не довезу и застрелю. В первые минуты не струсил, а сейчас боится».
– Так будете или не будете отвечать? – спросил Артемьев, нарочно выбрав форму японского обращения, которая звучит как «ты» и которую употребляют, желая подчеркнуть свое превосходство над собеседником или его низкое общественное положение.
Для этого ехавшего впереди японского капитана, исходя из его собственных воззрений, такое обращение означало проявление силы.
– Я буду говорить на допросе, когда вы меня привезете в штаб, – сказал японец, не поворачиваясь, но смягчая тон ответа употребляющимися в японском языке почтительными приставками.
«Больше в дороге отвечать действительно не будет, – подумал Артемьев. – Боится, что удовлетворюсь его ответами и, выслушав их, убью его. А в то же время не рискнул ответить мне слишком грубо, чтобы я не убил его».
Повеселев от уверенности, что он понимает психологию японского капитана, Артемьев еще раз поравнялся с японцем и спросил – хочет ли он воды?