Смит. Да. Я уже начинаю сомневаться во всем или почти во всем. Нет, Вильямс – он все-таки, пожалуй, рискнет. Да, конечно.
Пауза.
Джесси!
Джесси (не выходя из задумчивости). Что, милый?
Смит. Он рискнет, честное слово.
Джесси. Очень хорошо.
Смит. Что хорошо? Ты меня не слушаешь?
Джесси. Да.
Смит. Что – да?
Джесси. Да, не слушаю.
Смит. Что с тобой, Джесси? (Почти трясет ее за плечи.) Джесси!
Джесси. Ничего, милый, я просто вдруг вспомнила, какой счастливой я была вчера в десять часов вечера.
Занавес
Картина седьмая
Обстановка четвертой картины – дом Смита. Прошло десять дней. У кабинета Смита теперь странный вид: письменный стол разобран на части, и эти части сложены в углу. Диван тоже разобран: спинка и сиденье его, перевязанные веревками, стоят у стены. На стенах все по-прежнему: две или три картины, мексиканская дорожка, висящая над уже отсутствующим диваном. Настольная лампа, соединенная шнуром со стенным штепселем, стоит прямо на полу. Радиоприемник тоже на полу; вынутая из-под него высокая подставка, уже увязанная веревками, стоит рядом. На прежнем месте остались только два кресла и маленький столик на первом плане, да еще два-три стула у стены сзади. Двери в столовую открыты. Там абсолютно пусто, и только время от времени видно, как через столовую проходят два молчаливых упаковщика из мебельной фирмы, вынося на улицу разные вещи, очевидно со второго этажа. Смит все в том же темном костюме сидит в одном из кресел. На столике два стакана и начатая бутылка виски. Молчание. С веранды входит Джесси с корзиночкой в руках.
Смит. Куда ты уходила?
Джесси. Вот, нашла двадцать ягод земляники. Смотри, какие хорошие.
Смит. Зачем?
Джесси. Не знаю. (Равнодушно вытряхивает содержимое корзиночки в окно.)
Смит. Джесси, ты не видела программы радиопередач?
Джесси. Сейчас поищу. (Роясь в пачке журналов, книг и газет, сваленных прямо у стены.) Зачем тебе?