Вильямс. Я – тоже. Но…
Смит. Что?
Вильямс. Ладно. Будем говорить начистоту. Скажите, вы в последние месяцы читали мою газету?
Смит. Редко. Последние месяцы я вообще ничего не читал.
Вильямс. А вы слышали о той травле, которую против меня подняли два месяца назад?
Смит. Краем уха. Что-то с деньгами Москвы и прочей чепухой.
Вильямс. Эта чепуха стоила мне сокращения тиража на двадцать тысяч. Все это началось, как по команде, в один день в десяти разных газетах. Тут приложили руку и Херст, и Маккормик, и ваш Макферсон – все. В течение трех дней я оказался коммунистом, плохим американцем и платным агентом Москвы, издающим газету на русские деньги. Причиной была серия моих собственных статей из Европы – о странах народной демократии, просто честных и объективных статей, только и всего. Но этого оказалось вполне достаточно для всего последующего.
Смит. Они просто взбесились.
Вильямс. Я был на грани гибели. Я не изменил своих симпатий, но последний месяц, как только дело касается России или Балкан, я принужден быть сдержанным. Но даже и это вызывает бешенство у всех, начиная с Макферсона.
Смит. Попросту говоря, вы слегка пошли на попятный. Неужели это лучший выход из положения?
Вильямс. Не лучший, но пока единственно возможный.
Смит. Неужели единственно возможный?
Вильямс. Вы, кажется, попробовали найти другой. Ну и что?
Смит. У меня нет своей газеты.
Вильямс. Ну, так если бы она у вас была, вы бы сейчас ее в два счета лишились.
Смит. А может быть, вы все-таки вспомните нашу с вами молодость, Фрэд, вспомните и рискнете?
Вильямс
Смит
Вильямс