CoverUP

Массажист поднялся с шезлонга, разминая несколько затекшие от долгого сидения ноги, сделал несколько шагов туда-обратно вдоль своего «кабинета», и вдруг его неудержимо потянуло к прибрежной полосе. Именно туда, где белые клочья пены на обрывках волн соприкасаются с твердью земной. Конечно, Карен не думал так высокопарно, типа «соприкасаться со твердью земной», он вообще ничего не думал об этом неожиданном желании. Его просто потянуло с неудержимой силой и все. Куда-то на грань единства противоположностей.

Карен спустился к морю и присел в светлых бриджах прямо на камни у самой воды. Густонаселенный пляж постепенно плавился под знойными лучами солнца, и люди исчезали в томном дрожании воздуха, возносясь в иные миры, возможно, лучшие, чем этот. Бренный.

А это уже Карен подумал. Про бренный мир. Он не отдавал себе отчет, откуда всплыло это словосочетание, которого до сих пор не наблюдалось в лексиконе массажиста. Карен смотрел на море и думал о бесконечности. Как о философской категории, как о символе тату, как об огромном змее Уроборосе, поглощающем свой собственный хвост. Из этих мыслей его резко вырвал сначала громкий хлюп пролетевшего мимо него камня, затем негодующе-ленивый женский крик: «Ваня, осторожнее, ты можешь в кого-нибудь попасть». Карен оглянулся и увидел карапуза лет пяти, который метал в море галечные камни, выбирая те, что побольше. Мама мальчика, жирно отсвечивая маслом для загара, чуть приподняла голову с лежака, но убедившись, что никто не реагирует на Ванины действия, расслабилась, старательно вытянув руки кверху. Подмышками у неё все еще оставалась светлая полоска, которую она срочно «загорала». Карен улыбнулся Ване, который увлечённо волок булыжник к кромке моря, и опять повернулся к бирюзовым безбрежным просторам.

«Как я мало знаю о…», — подумал с печалью Карен, когда голова его взорвалась невероятной болью.

Ваня первый раз в жизни попал. И это был тот самый, крайне редкий удар в точку у основания черепа в месте сочленения затылка и первого шейного позвонка. Тот самый удар, который перебивает нерв и приводит к немедленной смерти.

Глаза Карена залила красная волна, она пенилась как кипящее малиновое варенье, и он упал лицом вперед в не спасающую вечность моря. Кто-то кричал рядом, но массажист уже ничего не слышал. Он отправился в бесконечность, к которой так неистово стремился в последние несколько дней. В бесконечности не было никаких, столь ненавистных ему цифр. Потому что в ней не было ни пространства, ни времени.

Последнее, что он увидел, это был хвост уходящего поезда. Последнюю цифру — вагон номер тринадцать. Вагон, в который, как он теперь уже узнал, запрыгнул совершенно случайно.

Глава шестая. Вагон номер тринадцать

Несмотря на то, что Мара не верила в значение счастливых и несчастливых чисел, она несколько раз прокляла себя, что взяла билет именно в этот вагон, и несколько раз сама себе сказала спасибо. Привычная дорога превращалась во что-то совершенно необычное. Был привычный прощальный поцелуй мужа на перроне, а потом, на всякий случай, ещё и в купе, привычная верхняя полка, на которой Мара привычно расположилась в надежде замечательно выспаться. И совершенно неожиданная практически бессонная ночь.

А ведь она сначала обрадовалась, что в плацкартном купе с ней едет нормальная семья с четырнадцатилетним подростком. Это значит, никаких орущих младенцев и выносящих мозг своими разговорами стариков, никаких алкашей и веселых студенческих компаний с гитарой. Все складывалось, на первый взгляд, как нельзя лучше. Поняла, что попала, она чуть позже, ночью. Нет, семья из трех человек не делала ничего плохого. Просто она все время что-то делала. Эти люди ели, пили пиво, бегали почему-то все вместе в туалет и обратно, выскакивали даже на очень коротких остановках на перрон… И при этом непрестанно говорили. Говорили. Говорили. Это были монологи, диалоги, хоровые выступления, когда никто никого не слушает, и каждый вещает, что ему в этот момент кажется особенно важным. Вечером, ближе к ночи, ночью….

В замкнутом пространстве это становилось невыносимо. Периодически Мара доставала телефон и смотрела на часы. Два часа ночи. Три. Четыре…. Уже утра? Пять? Пытка продолжалась. Когда в окно стал пробиваться рванный бессонницей рассвет, Мару охватило отчаянье. Но как это часто бывает в жизни, награда за терпение все-таки случилась. Когда занялся рассвет, семья деятельных деятелей вдруг подхватила свои многочисленные баулы и выскочила на одной из многочисленных полустаночков.

Кстати, здесь Мара с её великолепной женской и даже где-то метафизической интуицией могла бы насторожиться, потому что само по себе это обстоятельство было довольно странным. Дело в том, что поезд «Москва — Адлер» в это время года славится тем, что набивается под завязку на станции отправления и до Туапсе утрамбовывается уже имеющимся контентом, не подразумевая новых вводных. Никто не входит и не выходит от Москвы до Туапсе. Кроме, по-семейному шебутных попутчиков Мары.

Мара наконец-то с наслаждением погрузилась в сон, а когда открыла глаза, дело явно шло уже к полудню. Среднерусский ландшафт неуловимо менялся на южный. Тот самый момент, когда вдруг среди скромных тополей, березок и не очень скромных елей, начинают мелькать тополя пирамидальные. Сначала изредка, затем все чаще и чаще, становясь привычным. Постепенно в этот пейзаж добавляются кипарисы. Кроны деревьев становятся все гуще и распластаннее, воздух приобретает ту звенящую чистую прозрачность, которая предвещает уже близость моря.

Мара полюбовалась этим изменяющимся пейзажем еще припухшими от сна глазами, затем взгляд её упал вниз, и на месте деятельной семьи деятелей она увидела удивительно тихую парочку.

Хотя, впрочем, даже первого, полусонного взгляда было достаточно, чтобы понять: мужчина и женщина явно не вместе.

Потому что женщина была самой настоящей Снежной Королевой, одинокой и высокомерной. На всю жизнь. Когда-то, ещё до первого кризиса у Мары было небольшое брачное агентство, и она научилась с первого взгляда, с заглавного слова и даже буквы определять: выйдет женщина замуж или ей не стоит и пытаться.

Женщины, по Мариной классификации, при всем своем многообразии, делились лишь на теплых и холодных. К теплым хотелось прижаться, от холодных — бежать. Вот, собственно, и весь секрет.

Ледяная кукла, которая сидела сейчас на нижней полке, напротив Мары, была холодна настолько, что в душном, июльском плацкартном вагоне поезда «Москва — Адлер», образно говоря, окна покрылись инеем. Парень, опустивший глаза в гаджет, тоже изо всех сил старался казаться невидимкой. Никто из новых пассажиров не жаждал общения, и это просто висело в воздухе.

До тех пор, пока не появился веселый рыжий Даня.

— О, — сказал он, и каждая его веснушка засияла от удовольствия. — Какая замечательная компания. Я — Даня.