CoverUP

Сколько бы ни прошло лет, а Аида, прибывшая сюда когда-то давно, так и оставалась для аборигенов «приезжей». Впрочем, Аиду, насколько понимала Яська, её статус не очень волновал. Мамина подруга, которую Яська по прошествии практически десятилетий считала уже своей теткой, (по крайней мере, думала она о ней всегда, как о маминой сестре), сама выбирала близких знакомых. Не друзей, нет, никто, кроме опять же Яськиной мамы, и думать не мог, что Аида осчастливит кого-то просто так этим гордым званием, но выбранные ей счастливцы пусть для редкого, но общения, очень этим гордились. Получалось у Аиды просто еле заметным движением подбородка обозначить свою исключительность, и ваше счастье, если она вас включила в круг избранных.

Яське, получившей эту привилегию по праву рождения, с самого детства хотелось быть похожей на Аиду. Загадкой, непостижимой женской тайной, чуть обозначенной на самом дне никогда не смеющихся теткиных глаз. И этим странным притягательным парадоксом — сколько бы не смеялась Аида своим колокольчатым, будоражащим смехом, на дне глаз, в самой их глубине, стыла непреходящая зима.

— Как у тебя это получается? — спрашивала Яська, разливая только что отжатый сок по прозрачным, исключительно сияющим банкам.

— Что получается? — Вроде, и понимала, и вместе с тем не понимала Аида. — Давить сок на сидр?

— Нет, — смеялась Яська, оценив нелепость своего вопроса. — Быть такой…. Особенной.

Аида пожимала плечами, не споря о том, что она особенная, но тихо и как-то очень грустно говорила:

— Не дай тебе Бог такую особенность….

И сразу сникала, натягивая лопатки, как крылья, на спине. Несмотря, а может и благодаря этой загадке, Яське с Аидой всегда было хорошо. Наверное, даже более свободно, чем с мамой, здесь она не была скована древними отношениями «родитель — ребенок», и поэтому могла говорить с Аидой, как с подругой. С более мудрой и знающей подругой. А значит, могла получить действительно стоящий совет, а не щебетание ради самого щебетания.

Яська, сидя прямо на полу, аккуратно убирала черенки у яблок, и раздумывала: рассказать ли Аиде о странностях, которые творятся в их небольшом городке последние несколько дней. С одной стороны, наверняка, Аида уже все знала, и. возможно, намного больше, чем сама Яська, с другой стороны, девушке очень не хотелось кому-то сообщать о связи Ларика с этими событиями. Она нисколько не сомневалась, что её друг попал в эту историю случайно, но насколько и каким боком — не понимала, и это терзало её. Наконец, она решилась, и как бы, между прочим, произнесла:

— Аид….

Аида, мурлыкавшая заунывную, под процесс, песенку, прервалась и повернулась от давилки к Яське, всем своим видом показывая, что она вся — внимание.

— Что ты думаешь о смерти диетолога в санатории?

Аида пожала плечами:

— Ничего не думаю. За тебя беспокоюсь… За твою ранимую, нежную психику.

— Но это же странно, нет?

— Ясь, все люди когда-нибудь умрут, и это, наверное, единственное, в чем мы можем быть уверены наверняка. У каждого свой путь в жизни, время и обстоятельства смерти — тоже определенно свои. Этот человек закончил свой путь таким образом, и это уже никак не исправишь. Выбрось из головы, успокойся.

— Тут есть некоторые странные обстоятельства….

Яська все-таки решила поделиться с теткой своими сомнениями. И рассказала о татуировках. И о незнакомой ей Еве. И о почему-то сбесившемся Тумбе. Когда она выпалила это все Аиде, в ту же минуту поняла всю абсурдность и глупость своего рассказа. Ещё до того, как Аида открыла рот, Яська увидела, что никакой связи между этими отдельными друг от друга событиями никто не увидит.

— Интересно, — ответила ожидаемо Аида. — И странно. Но совершенно лишено какой-либо единой теории. Например, о том, что в городе появился маньяк-татуненавистник, гипнозом и на расстоянии убивающий людей, сделавших себе наколки, и доводящий мирных собак до лютого бешенства. Ах, да. Убивающий именно тех людей, которым татуировку сделал твой прекрасный Ларик.

Тетка рассмеялась: