Психопатология обыденной жизни

д) Весьма необычен вид связи, установившейся между отыскиваемым именем и вытесненной темой разговора (о смерти, сексуальности и т. д.), в котором встречались названия Босния, Герцеговина, Трафой. Предложенная далее схема (повторяющая таковую из статьи 1898 г.) призвана сделать эту связь наглядной.

В схеме фамилия Signorelli (Синьорелли) разделена на две части. Одна пара слогов (elli) повторена без изменений в фамилии-подмене (Botticelli). Другая же пара Signor в результате перевода на Herr (оба слова означают «господин») вступает в два неодинаковых отношения со словами, встречающимися в вытесненной теме беседы (Herr и Herzegowina), и в итоге становится недоступной для припоминания. Замена этой части фамилии происходила как бы путем перемещения словосочетания «Герцеговина и Босния» без учета смысла и акустического различия слов. То есть в ходе этого процесса со словами обращались как в графическом изображении некоего высказывания в виде собрания картинок-загадок (ребуса). Об этом процессе в целом, создавшем этими путями вместо фамилии Синьорелли эрзац-фамилии, сознанию ничего не было известно. Соотношение между темой разговора, в которой подспудно присутствовала фамилия Синьорелли, и предшествующей ей вытесненной темой, которая ограничилась повторением одних и тех же слогов (точнее, сходной последовательности букв), выглядит поначалу недоступным выяснению.

Пожалуй, нелишним будет заметить, что предполагаемые психологами условия припоминания и забывания, отыскиваемые в определенной организации и предрасположенности памяти, не противоречат приведенным ранее разъяснениям. Мы лишь добавили ко всем давно известным факторам, способным содействовать в некоторых случаях забыванию имен собственных, еще один мотив и, кроме того, прояснили механизм ошибочного припоминания. Упомянутая предрасположенность необходима и в нашем примере, ибо иначе вытесненный компонент с помощью ассоциации завладел бы искомым словом и уготовил бы ему свою участь. В случае какого-то другого имени с более благоприятными условиями для припоминания этого, возможно, не произошло бы. Впрочем, вполне вероятно, что в любом случае подавленный компонент стремится проявить себя как-то иначе, однако успех достигается только там, где ему способствуют подходящие условия. В ином случае подавление добивается результата без нарушения функций или, можно сказать, без появления симптомов.

Итак, объединение условий забывания имени с ошибочным припоминанием свидетельствует о наличии: 1) определенной предрасположенности к забыванию этого имени; 2) закончившегося незадолго до этого процесса подавления; 3) возможности установить поверхностную ассоциативную связь между «пострадавшим» именем и ранее подавленным компонентом психики. Последнее условие не следует, видимо, оценивать слишком высоко, ведь при небольших требованиях к созданию ассоциаций таковую удастся создать в подавляющем большинстве случаев. Другой и более серьезный вопрос: может ли такая поверхностная ассоциация и в самом деле стать достаточной для того, чтобы вытесненный компонент помешал припоминанию искомого имени и не необходима ли для этого более тесная связь между двумя темами беседы? При беглом взгляде последнее условие следовало бы отклонить и признать достаточной для этого простую смежность во времени даже при полной несопоставимости их содержания. Однако при более обстоятельном подходе все чаще происходит так, что оба связанных такой ассоциацией компонента (вытесненный и новый) обладают, кроме всего прочего, еще и связью по содержанию; подобную связь удается обнаружить в примере с Синьорелли.

Ценность понимания, добытого при анализе примера с Синьорелли, зависит, естественно, от того, собираемся ли мы считать этот случай типичным или единичным. Со своей стороны я склонен утверждать, что забывание имен вместе с их ошибочным припоминанием неожиданно часто происходит именно так, как мы выяснили только что. Чуть ли не каждый раз, когда я наблюдал подобное за собой, я мог объяснить его упомянутым способом: как мотивированным процессом вытеснения. Должен также предложить в качестве довода в пользу типичности нашего анализа еще одно соображение. Думаю, что неправомерно случаи забывания, сопровождаемые ошибочным припоминанием, в принципе отделять от тех, в которых ошибочные эрзац-имена отсутствуют. Последние приходят в голову в ряде случаев сами по себе; в других же, где они не возникают спонтанно, их появления можно добиться посредством сосредоточения внимания. Тогда они демонстрируют ту же связь с вытесненным компонентом и нужным именем, что и при спонтанном появлении в памяти. Для осознания настоящего имени решающими являются, видимо, два фактора: во-первых, сосредоточение внимания, во-вторых, некое внутреннее удовлетворение при нахождении подходящего психического материала. Последнее можно было бы отличить по тому, насколько легко устанавливать поверхностную ассоциацию между двумя ранее названными компонентами. Изрядная доля случаев забывания имен при отсутствии ошибочных припоминаний присоединяется тем самым к случаям с эрзац-именами, в которых действует механизм из примера «Синьорелли». И тем не менее я не решусь утверждать, что все случаи забывания имен можно включить в одну группу. Несомненно, имеют место случаи выпадения из памяти имен, которые протекают гораздо проще. Положение дел мы представим с должной осторожностью, если в конце заявим: наряду с обычным забыванием имен собственных имеет место еще и забывание, обусловленное вытеснением.

II

Забывание иноязычных слов

Общеупотребимые богатства нашего родного языка кажутся защищенными от забывания при его нормальном функционировании. Иначе обстоит дело, как известно, с отдельными словами иностранного языка. Предрасположенность к их забыванию легко обнаружить в отношении всех частей речи, а первая ступень расстройства этой функции проявляется в серьезной зависимости нашего владения иностранной лексикой от самочувствия в целом и от степени усталости. Такого рода забывание протекает в ряде случаев согласно тем же механизмам, которые раскрыл нам пример с фамилией Синьорелли. В доказательство расскажу об одном, но весьма примечательном анализе, который касается забывания слова из латинской цитаты, не относящегося к существительным. Позволю себе подробно и наглядно описать это мелкое происшествие.

Прошлым летом я возобновил знакомство, опять же во время отпускного путешествия, с университетски образованным молодым человеком, который, как я вскоре заметил, с доверием отнесся к некоторым моим психологическим публикациям. В одном разговоре мы затронули – уж не помню почему – социальное положение этнической общности, к которой оба принадлежим, и он, будучи честолюбцем, разразился жалобами относительно того, что его поколению, как он выразился, назначено хиреть, так как оно лишено возможности развивать свои таланты и удовлетворять свои запросы. Свою страстью дышащую речь он завершал известным стихом из Вергилия, в котором несчастная Дидона завещает потомкам отомстить за себя Энею[5]: «Exoriare…» Скорее всего, он хотел этим и закончить, только не смог воспроизвести цитату до конца и попытался замаскировать явный провал в памяти перестановкой слов: «Exoriar(e) ex nostris ossibus ultor!» В конце концов он сказал с раздражением: «Пожалуйста, не смотрите на меня иронически, словно радуетесь моему смущению. Лучше помогите. В стихе чего-то не хватает. Как он, собственно говоря, точно звучит?»

«Охотно, – ответил я и правильно процитировал строфу: – „Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor“» [ «Да возникнет из наших костей какой-нибудь мститель» – лат.].

«Как же я, глупец, мог забыть такое слово?! Впрочем, вы ведь утверждаете, что без причины ничего не забывают. Мне было бы очень любопытно узнать, как я умудрился забыть это неопределенное местоимение aliquis (некий, некто – лат.)».

Я принял его вызов охотно, так как надеялся пополнить свое собрание подобных случаев. Ему же ответил: «Сейчас узнаете. Должен вас только попросить сообщать мне все откровенно и без какой-либо внутренней самокритики. Все, что вам приходит в голову, когда вы без всякого умысла направили внимание на забытое слово»[6].

«Хорошо, мне сразу же пришла в голову забавная мысль разделить это слово следующим образом: a и liquis».

«Что бы это значило?» – «Не знаю». – «Что вам еще приходит в голову?» – «Дальше следует: Reliquien (реликвия) – Liquidation (ликвидация) – Flüssigkeit (жидкость) – Flüid (флюид). Теперь-то вам что-нибудь ясно?»

«Нет, еще рановато. Но вы продолжайте».

«Вспоминаю, – продолжал он, иронически улыбаясь, – о Симоне Триентском, чьи мощи видел два года назад в одной из церквей в Триенто. Думаю о кровавых жертвоприношениях, в которых в очередной раз обвиняют евреев, о трактате Кляйнпауля, который во всех этих надуманных жертвах видит олицетворения, так сказать, новые издания Спасителя».

«Последняя мысль отнюдь не сторонняя теме, о которой мы беседовали с вами, прежде чем вы забыли латинское слово».

«Верно. Потом я вспомнил о недавно прочитанном очерке в одном итальянском журнале. Помнится, он был озаглавлен: „Что святой Августин говорил о женщинах?“ Что вы с этим сделаете?»

«Пока повременю».

«Ну а теперь в голову приходит что-то совершенно не связанное с темой нашей беседы».