«Закрыть верхний люк и все: это наша единственная уступка настоящему шторму, но на паруснике! Паруса взять на рифы, реи закрепить по-штормовому, крышки люков задраить — изрядно работы для всех матросов, должен вам сказать. После этого ничего не остается делать, как сидеть на корме и верить во Всевышнего. Есть к тому же нечего, но от тебя ждут, что ты будешь карабкаться по вантам, спускать порванные холсты, сшивать их куски и делать новые паруса — да такая работка хребет любому согнет. Потом еще бесконечная ручная работа со снастями при каждой перемене ветра…»
Воспользовавшись креном на левый борт, я встал и неверной походкой отправился в центральный пост посмотреть на кренометр.
Кренометр представлял из себя простой маятник со шкалой. Его стрелка стояла на 50 градусах, т. е. сейчас у нас был крен 50 градусов на правый борт. Она оставалась в этом положении как прибитая гвоздем. Вместо того, чтобы выпрямиться, U-A задержалась все в том же положении предельного крена. Я мог только заключить, что на нас опустилась следующая волна, прежде чем подлодка смогла оправиться от первой. Стрелка кренометра отклонилась еще дальше — на 60 градусов. На мгновение она даже достигла отметки в 65 градусов.
Командир проследовал за мной. «Выглядит впечатляюще», — произнес он из-за моей спины. «Однако следует немного сбросить показания. Момент инерции отклоняет ее слишком далеко». По его тону можно было заключить — чтобы произвести на него по-настоящему большое впечатление, лодка должна была плыть вверх килем.
Вахта в центральном посту была одета в штормовки. Льяла приходилось осушать все чаще. Казалось, что осушительный насос работает непрерывно.
Появился мичман, поддерживая себя обеими руками, как будто у него была сломана лодыжка.
Командир повернулся к нему. «Ну что?»
«Я оценил снос в пятнадцать миль с 24:00 прошлой ночи, Командир, но это только мои грубые предположения».
«Почему бы не взять на себя смелость поверить в свои убеждения, Крихбаум? Ты непременно должен быть прав». Для меня Командир добавил вполголоса: «Он терпеть не может компрометировать себя, но он практически всегда попадает в точку. Каждый раз это так».
Мы перехватили радиограмму. Командиру вручили радиожурнал. Глядя из-за его плеча, я прочел: «Командующему подводными лодками от U-T. К сожалению не в состоянии достичь назначенной зоны патрулирования в предписанное время из-за погоды».
«Мы запросто могли бы скопировать это сообщение, лишь подставив свои позывные», — сказал Командир. Он поднялся и пробрался вперед, искусно используя следующий интенсивный крен. Минутой позже он вернулся с картой, которую разостлал на хранилище карт.
«Вот здесь U-T — довольно близко к нашему курсу — а вот здесь мы».
Я мог видеть, что две точки были на расстоянии нескольких сотен миль друг от друга. Командир выглядел мрачным. «Если они говорят о том же самом циклоне, то да помоги нам Бог. Похоже, что это чрезвычайно широко распространившаяся область низкого давления без тенденции перемещаться быстро».
Он методично сложил карту и завернул рукав свитера, чтобы глянуть на часы. «Скоро ужин», — сказал он.
Я едва мог поверить своим глазам, когда подошло время ужина. Командир был одет в штормовую одежду. Он был так закутан, что его почти нельзя было узнать. Все уставились на него в изумлении.
«На штормовку», — сказал он, ухмыляясь нам в просвет между поднятым воротником и зюйдвесткой. «Я имею в виду суп», — объяснил он. «Ну, господа, не чувствуете голода этим вечером? Не хотелось бы разочаровывать шефа. Настоящий триумф, суп в такую погоду».
Прошла секунда или две оцепенения, прежде чем мы, как послушные дети, пробрались в центральный пост, где висели наши штормовки. Поворачиваясь и извиваясь, мы с трудом облачились в мокрую одежду.
В конце концов мы устроились за столом как шайка маскарадных пиратов. Лицо Командира сияло весельем.
В проходе послышался шум. Мы повернулись и увидели дневального, проделывающего свой путь и несущего супницу высоко поднятыми руками. Не пролив ни капли.
«Ни разу не видел, чтобы он оплошал», — спокойно произнес Командир. Стармех восхищенно кивнул головой.