«Восемнадцать месяцев или около того».
Он начал разговаривать свободно, явно с облегчением от того, что его собственные проблемы не были больше предметом разговора. «Она выставила ему ультиматум: "Ты не можешь ожидать, что я разрушу свою жизнь из-за тебя" и так далее. Не похоже, что она того типа женщина, чтобы слезы проливать, пока мы в море. Не повезло Стармеху. Теперь она снова беременна, в придачу ко всему».
Когда после длительного молчания Крихбаум снова заговорил, его неуверенность вернулась. Мы определенно вернулись к тому, с чего начали. «В своей жизни тащишь за собой изрядное количество балласта, нравится тебе это или нет. Лучше всего совсем забыть о доме».
Разговор прекратился. Мы продолжали прочесывать горизонт.
Впереди нас по носу два румба влево полоса тумана заполнила горизонт, подобно куче грязной зеленой шерсти. Мичман раз за разом осматривал его. В тумане могли скрываться особые опасности.
Прошло добрых десять минут, прежде чем он возобновил разговор. «Возможно, вы правы, лейтенант. Быть может, лучше всего забыть все на некоторое время».
Мои мысли обратились к гардемарину Ульманну, у которого были свои собственные поводы для беспокойства. Из-за курносого носа и веснушек он выглядел на четырнадцать лет, причем это впечатление усиливалось его аурой мальчишеского проворства. Однажды в базе я видел, как он ходил в увольнение в своей форме первого срока. Фуражка размера большего, чем нужно, выглядела так, будто её приобрела экономная матушка сыну с расчетом на вырост.
Ульманн был популярен среди всех. Скорее коренастый, чем низкорослый, он выглядел физически крепким. Он также выглядел старше, если присмотреться поближе. Морщинки вокруг его рта были не просто морщинками от улыбок.
Однажды, когда я был наедине с ним в старшинской, поведение Ульманна стало странноватым. Он стал перебирать столовые приборы, толкая их туда-сюда, положил нож параллельно вилке и взглянул на меня, стараясь поймать мой взгляд. В конце концов, он взял быка за рога.
«Вы знаете цветочный магазин рядом с кафе «Пьеро»?»
«Конечно, и двух девушек, которые там работают. Они обе очаровательные малышки, Жаннетта и — как зовут другую, забыл?»
«Франсуаза», — ответил Ульманн. «Я с ней помолвлен — неофициально, конечно же».
Я невольно прищелкнул языком. Наш малыш гардемарин — и помолвлен на французской девице…
«Она выглядит очень хорошенькой», — произнес я.
Он уселся на свою койку, обхватив голову руками, и выглядел беспомощным, как будто бы исповедь лишила его всех сил.
Мало-помалу выяснилось: Франсуаза была беременна. Ульманн был не столь наивен, чтобы не подозревать, что может произойти. Мы были врагами, и коллаборационисты получали скорую расправу. Гардемарин знал, сколь активны были французские партизаны. Я понял, что его девушка понимала это даже лучше его самого.
«Она не хочет жить с этим», — сказал он, но столь нерешительно, что я должен был подтолкнуть его.
«Не хочет?»
«Нет — если мы вернемся».
Неожиданно я вспомнил, как наша лодка U-A выходила из бункера. Командир осмотрел бассейн и повернулся ко мне. «Ваша подруга?» — проворчал он, кивая в направлении пустого здания на правой стороне ковша. Я увидел девушку, махавшую из окна второго этажа. «Нет, её я не знаю», — отвечал я. «Я думал, что вся зона недоступна для гражданских». — «Получается, что вовсе нет».