Старая, старая тема. Когда командира подводной лодки можно было считать созревшим для береговой работы? Почему кто-нибудь из медиков не обеспечит, чтобы никакая подлодка не выходила в поход с командиром, который находится в состоянии упадка духа?
Номером Первым у Бахманна был Цимер. Трудно представить его мертвым. Я мысленно снова увидел Цимера лежащим на солнце с официанткой из офицерской столовой, деловито впитывающим уроки анатомии на французском. Он использовал её как живую модель. Для начала он схватил её груди и произнес: «Les tits». Девушка поправила его: «Les seins». Затем он засунул свою руку между её ног: «Le pussy». — «Mais non, le vagin».
Из-за соседней двери до нас донесся голос старшего помощника: он проводил инструктаж по безопасности. Командир некоторое время молча размышлял. «Все эти забавы с процедурами безопасности преувеличены. Британцы уже давно наложили лапу на неповрежденную подводную лодку».
«Правда?»
«Да, лодка Рамлоу сдалась в открытом море к югу от Исландии. Книги кодов, шифры, ключи — на британцев все это свалилось как подарок с неба».
«Хотел бы я видеть лицо Командующего в этот момент».
«Да, особенно как подумаешь, что Рамлоу даже мог быть тайным агентом! Больше нельзя доверять даже своей правой руке. Бог знает, как ему удалось уболтать своих офицеров…»
После многих дней непогоды наступил день, который обещал быть погожим. Я почувствовал это с первым дуновением свежего воздуха в центральном посту.
Я стоял без движения на мостике, засунув руки глубоко в косые карманы моей кожаной куртки, расслабив колени, чтобы отвечать мягким движениям лодки. Величественный свод утреннего неба медленно наполнялся голубизной. Когда ветер вымел его начисто, над горизонтом появился циклопический шар солнца.
Я спустился вниз и посмотрел на карту. Линия, которая нерегулярно змеилась туда и сюда через сеть квадратов, была отмечена точками с указанием времени в часах и минутах. Карандашные линии между точками соответствовали дистанции, пройденной за каждые четыре часа, так что их различная длина соответствовала нашей скорости за один любой промежуток времени.
Мичман появился возле меня.
«Нечего особенно вам показать, Лейтенант. Несколько закорючек на карте, и даже они временные. Я должен буду стереть их после похода, потому что карты нужны для повторного использования. Что мы всегда храним, так это кальки».
Я продолжал смотреть на карту, потому что Крихбаум явно хотел продолжить свой сдержанный монолог. Вместо этого он после паузы спросил: «Что-то не так?»
«Нет, почему же?»
«Мне просто показалось, потому что вы как-то странно смотрите».
Прошло две или три минуты. Затем он пробормотал сам себе: «Может быть, это хорошо, что мы не получаем никакой почты. ВМФ нравится, чтобы люди на службе думали только о работе».
Это было меньше всего похоже на Крихбаума — чтобы он позволил себе исповедоваться. Я не подозревал, что он вообще когда-нибудь выйдет из свое раковины. До меня дошло, насколько одинок был мичман. Его квалификация намного превосходила квалификацию старшего помощника, и все же он был только лишь Главный Старшина. Это значило, что он отделен от офицеров невидимым барьером, который невозможно было одолеть с его стороны. Хотя его функции придавали ему особенный статус — он был правой рукой Командира во всех вопросах навигации — это только подчеркивало его изоляцию, заметную не только по отношению к его товарищам главным старшинам, но также и по отношению к старшинам и матросам, по отношению к которым он в любом случае должен был держаться на дистанции.
Пойманный в ничейном пространстве между сном и бодрствованием, я слушал волны, шипевшие вдоль нашего борта. Не в состоянии заснуть, я в конце концов скатился со своей койки, натянул морские ботинки и кожаную куртку и пробрался через переборку в центральный пост. Он был тускло освещен маленькой лампой над конторкой вахтенного старшины центрального поста. Вахтенный матрос центрального поста сидел на хранилище для карт и чистил картошку. Это был Турбо с рыжей бородой.
«Прошу добро на мостик!» — спросил я разрешения. Лицо мичмана появилось в отверстии люка.
«Разрешаю».