Замечаю, как Куранбаса косится на котел с кашей, и, не сдержавшись, хлопаю себя по лбу.
— Да что я…! Ты же голодный! Давай, сначала поешь, потом все расскажешь!
Калида уже навалил в глиняную миску варева и, сунув туда ложку, протянул половцу.
— Держи! — Он присел рядом со мной, и мы уже вдвоем смотрим, как Куранбаса жадно запихивает в рот куски хлеба, и ждем, когда он насытится.
Тому тоже не терпится, и он еще с полным ртом начинает говорить.
— Засекли мы ихний дозор. С полсотни всадников как раз на гребне холма. Им оттуда все видно, но и они как на ладони. Тут мне вспомнилось, как под Ржевой мы князька того прикрыли. Приказываю одному десятку спешиться, оружие попрятать, мешки травой набить и на лошадей навесить. Ни дать, ни взять купеческий караван. Посылаю их навстречу монголам, а сам лесом обхожу, чтоб, ежели купятся, сверху их разом накрыть. — Замолкнув на миг, он вытер миску мякишем хлеба и бросил его себе в рот. — Так вот! Купились, конечно, монголы. Пошли охватом, видно, что никого не боятся! Ну, мы их уму разуму-то и научили. Как в низину они скатились, мы и вдарили. Со всех сторон разом! Нас-то поболе было, но эти, — он бросил злой взгляд на пленника, — настоящее зверье! Дрались как бешеные! Троих у меня положили, раненых с десяток. Ну и мои тож озлобились. Рубились насмерть! Полонить удалось только троих, но двое померли дорогой. Один вот остался, и то, думаю, не скажет он ничего! Уж больно лютый зверюга!
Куранбаса замолчал, а я, похвалив его еще раз, поднялся и подошел к пленнику. Увидев меня, тот опять задергался, пытаясь выплюнуть изо рта тряпку.
Протянув руку, выдергиваю кляп и выслушиваю поток отборных ругательств и проклятий.
Мой особый дар тут же выдает оценку услышанному.
«Из племени барласов! С южного берега реки Онон».
Присаживаюсь рядом на корточки и, глядя рычащему человеку прямо в глаза, жду, когда тот затихнет.
С минуту тот еще сыпет бранью, но потом выдыхается, и тут уж вступаю я. Говорю негромко, но очень четко на его родном языке.
— Как зовут тебя, батыр?
Ошарашенный услышанным монгол невольно шепчет.
— Каян. — Осознав свою оплошность, он тут же вновь осыпает меня бранью, но заканчивает уже причитаниями. — О Иблис хитрый! О шайтан! Горе мне, горе!
Я понимаю, о чем он сетует. У монгол есть твердое убеждение, что, сказав свое имя врагу, человек открывает ему доступ к своей судьбе.
Вновь спокойно дожидаюсь тишины и продолжаю также уверенно.
— Ты хороший воин, Каян! Очень хороший! Жаль только, что после смерти не попадешь на пир героев с богами, а будешь как проклятый изгой вечность трудиться в темных подземельях бога смерти Эрлика. — Вижу блеснувший страх в глаза монгола и дожимаю. — Посмотри на солнце, Каян! Посмотри хорошенько, ведь никогда больше ты его не увидишь, как не увидит твоя душа Вечного Синего неба, потому что дух твой будет томится в беспросветной мгле рядом с другими грешниками…
— Нет! — Монгол рванулся ко мне, пытаясь дотянуться зубами. — Врешь, урус! Я воин, и после смерти мое место на Небе, рядом с Дайчин-Тенгери!
С показным сожалением я отрицательно мотаю головой.
ebooksa