Полудницы

– Ты меня напугала, Варвара. Уф! – Она села на табурет и внимательно посмотрела на вошедшую.

У сестры Варвары в лице действительно было что-то мышиное. Апостольник ей не шел. Черная ткань делала ее лицо маленьким и немного забавным. София так и не отвыкла думать об этом, когда говорила с ней. Она посмотрела в окно, чтобы отвлечься. Вдалеке под палящим солнцем росли пихты. Софии казалось, что даже здесь она ощущает их душистый хвойный запах.

Сестра Варвара молчала, будто не она вошла в трапезную, а к ней в келью пришли гости.

София устало улыбнулась:

– Пришла помочь мне с котлами? Я оставила тебе, родная, вон тот самый большой. – Шутить в монастыре никто не запрещал. Когда она только пришла сюда, первые полюбившиеся ей сестры отличались хорошим чувством юмора. Но не у всех получалось радоваться.

Варвара даже не улыбнулась. Она, наверное, слишком много лет думала о том, что нужно говорить, а что нет, что нужно и чего не нужно делать. Интересно, в какой момент она решила, что улыбка – это плохо? А может, ее просто мучает жара? Вот и все.

– Дать тебе попить?

Варвара облизала губы и отрицательно покачала головой.

– Тебя матушка вызывает, сестра. Идем. Только переоденься сначала.

«Вызывает. Зачем? – подумала София. – Что еще я такого натворила?»

Она пошла в кладовую и переоделась в черный подрясник. Вынесла воду Варваре.

– Пей. В такую жару нужно пить понемногу.

Варвара кивнула и сделала жадный глоток из жестяной кружки:

– Спасибо.

– Идем. Надеюсь, мне не дадут задание чистить еще десяток котлов.

– Работа в монастыре – это высшее служение, – отчеканила сестра Варвара. Она была младше Софии, но жила здесь гораздо дольше.

– Наверное, – вздохнула София. – Но я перемыла слишком много посуды в своей жизни. После седьмого котла перестаешь думать вовсе.

Они поднялись по извитой лестнице, вырубленной прямо в скале, и пошли по узким лабиринтам коридоров мимо дверей, ведущих в кельи.

София слышала только звук собственных шагов и мышиную поступь Варвары. Она любила тишину, которую рождали пустые коридоры монастыря. Эта тишина не мертвая, а живая, волнующая, создавалась усилием людей, в одиночестве делающих за дверями своих келий общее дело. Ей нравилось, что здесь никогда не бывало жарко, стены сохраняли прохладу и не впускали полуденный зной.

Они подошли к дверям игуменьи Серафимы и сказали почти в один голос: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас».