Пляска Бледных

Девушка поморщилась и сплюнула. Ей не нравились многие вещи, и не в последнюю очередь — детский плач, что доносился из спальни старшей сестры.

— Чёртова овуляшка, — проворчала Тан.

Её телефон завибрировал сообщением. Подруга интересовалась, как она. Тан прочла сообщение и гневно ответила: «плохо, а дальше — херовей».

У старшей сестры родился ребёнок, и она вместе с её парнем теперь живут здесь. Когда дома родители, то вообще не продохнуть: трёхкомнатная квартира на пятерых человек, где каждый первый ненавидит второго.

Ей уже без малого чёртова дюжина лет, и она справедливо считала себя взрослой и самостоятельной женщиной.

Коротко стриженные чёрные волосы (постригли в «Пятнашке»: добрые, блин, родители закинули туда «любимую дочь», потому что у неё, понимаете, друзей реальных нет, в Сети только!), хмурый взгляд — и шипы. Шипы на плечах, игла в языке, искры в очах — она вся из острот, готова колоть, резать и рвать. В данном случае — сестру и её слишком живой выкидыш, и хахаля-членоносца, что въехал в их хату на правах писанного жениха.

И это её — эту самую брюхастую матку с её ухажёром теперь ставили Тан в пример о том, к чему сама она должна стремиться, что обязана обрести. По мнению предков, не флейты, сигареты и паблики цитат 18+, но пелёнки, мужики и борщи должны составлять круг интересов истинной зрелой дамы. Даже «лечить» пытались. Не помогло.

Старшая сестра — эталон, как статуя комсомольцев, и мать с отцом вечно твердили о том, какая она правильная, умная и послушная. Тан же в ней видела девушку, которая хотела, чтобы ею все гордились и были довольны, потому никогда не прекословила родителям: выучилась, окончила институт, нашла свободный ходячий член, обзавелась личинкой. Отличная, просто образцовая хозяйка. От одной мысли о том, что ей самой пророчили такую же долю, Тан бросало в дрожь. Тем более, что и младенцем, и работой по дому в итоге сестра занималась сама — ну, изредка ей помогала мать. Тан не встревала сюда просто из принципа: сама нажила — сама и паши. За подобную позицию ей часто влетало от предков (когда те были дома), но их мнение, как хер — класть хотела, но не в себя.

Детский плач усиливался, слушать его дальше становилось невыносимо. Заткнуть мелкого всем было лень, заткнуть уши — не хватало берушей.

Ребёнок её бесил, а всё, что бесит, изгоняют в забвение.

Потому, когда она поняла, что сама собой личинка не уймётся, то отворила дверь и быстро прошла в гостиную.

В манеже у батареи — дитя, игрушки, как подношения, раскиданы вокруг.

В своих маленьких руках он сжимал плюшевого жирафа и колотил им по всему, что видел.

Мать пыталась успокоить его, но тот кусался, вырывался и на руки не шёл. Молодой отец, судя по характерному гудению, сидел в соседней комнате в наушниках и во что-то играл.

Тан покачала головой: «Ему повезло, что семьи нет дома, иначе вместо „Тигров“ усмирял бы змею, и не ту, что в штанах: там, максимум — гусеница».

С этими мыслями она пересекла комнату: от лестницы вдоль стены, у которой стоял некогда книжный, а теперь — тряпично-пелёночный шкаф, и к манежу. Молча оттащила сестру за свитер, с силой толкнула её на диван. Женщина и слова сказать успела, лишь только открыла рот, захлёбываясь от возмущения.

Тан, не глядя на сестру, резко перевернула «клетку» так, чтобы ребёнок и побрякушки дружно упали на боковую сетку, схватила младенца, как кошару, за воротник, замахнулась — и залепила пощёчину, и следующую, и следующую. Да, ребёнок от этого разрыдался сильнее, но Тан только стиснула зубы, окинула его резким взглядом — и малыш вжал голову в плечи, притих.

Пока женщина ещё не успела окончательно оправиться от шока и была способна только на ругань, девушка, недолго думая, швырнула в сестру её чадом и выбежала из комнаты в прихожую, а оттуда, наспех обувшись, схватив ключи и рюкзак, вылетела на лестничную клетку — и вниз, на воздух.

Для побега не важна цель, Тан просто хотелось скрыться от стоявшего поперёк горла мира.

Гулять хоть всю ночь, лишь бы не возвращаться домой. Да и едва ли она объявится там в ближайшее время, особенно после всего. От такого эта стерва не скоро придёт в себя, а мужику её, кажется, вообще всё равно. «Бесит,» — сплюнула под ноги мысли.