Пляска Бледных

Благая Смерть протянула руку к Клаусу, зовя его подойти к самому краю утёса.

Он смотрел вдаль, как можно дальше — и видел лишь бесконечную пучину раскинувшегося перед ним моря. Воды лиловых оттенков мерцали, неспокойно бурлили. Будто каждая капля там — это отдельная душа, целый мир. Облака в поднебесье вились кружащими змеями. Если прислушаться, можно угадать едва слышный, отдалённый смех — речь богов.

Отринуть всё, что когда-либо связывало с прошлым, оставить привычные чувства, стать ангелом, которому не знакомы ни жалость, ни боль, — и осознать силу. Силу своей души, своей воли, своего разума. Найти некогда утерянный замок и занять его.

Клаус кивнул, улыбнувшись. Он был готов.

Ладонь легла на эфес меча, что смиренно покоился в ножнах. Пришёл час обнажить его.

Воткнув оружие острием в землю, Граф опустился на колени перед Благой Смертью. Ветер трепал его светлые кудри, а последние лучи дневного диска овили фигуру царственным ореолом рыцаря ночи. Его Королева стояла перед ним, простирая длань. Он припал устами к её перстам — и та кивнула, одарив испытывающим взором. Обвив ладонями его лицо, девушка подняла его взгляд на себя.

Прекрасная страна, усеянная подсолнухами, полная лучистых рек бесконечно-зелёных трав. Где бушуют ветра перемен, и слышен детский смех, и каждые сутки оглашаются колоколами островерхих башен Белой Твердыни. На чьи же плечи ляжет тяжёлая доля стать её правительницей? Принять терновую корону, занять законный престол?

Дьявольский цветок привлекал взор своей неземной красотой, опалял шипами приятной боли. Там, где она пройдёт, никогда не расцветёт иных плодов, кроме ростков полыни. Её касание проберёт морозом до самых костей — и осенит душу столь же сильным блаженством. А кто посягнёт на её жизнь — того ждёт верная казнь от руки покорного слуги.

Клаус понимал, что он — он и никто другой, — наречён ею, как Король и защитник. Он разделит её царство, её счастье, её скорбь и невзгоды. Единая судьба, единое лицо. Единая жизнь. Её могут проклинать. Её заклеймят злейшим врагом. Поднимут мечи, объявят охоту — плевать.

Царство на крови будет усеяно ростками смерти и зла, и их дети найдут в них счастье. Он осознавал это — и принимал, соглашался разделить её путь до конца. Даже если в финале их ждёт эшафот.

***

Они проснулись, обнимая друг друга. Мглистые краски лазури уже расцвели за окном, веяло свежестью с примесью асфальтовых рек, как обычно случалось после затяжного дождя.

Сатана летает ближе к ночи. С наступлением вечера вышли и они.

Первая столица для молодых — это, прежде всего, город руин, обитель пепла и праха. Преодолев хитросплетения улиц, насладившись жёлтым солнцем ламп и фонарей, вобрав в себя ароматы хмурого парка и погрузившись во тьму окраин, они вышли к заброшенному сгоревшему зданию — не то игорному притону, не то театру, где одно сплеталось с другим. Блок из двух корпусов выделялся своей чернотой на фоне полуночной синевы. Он нависал над парой разрушенным замком, всеми покинутой цитаделью, ожидавшей своих господ.

Пробравшись сквозь разбросанные кирпичи, обломки и доски почти что вслепую, они нашли выход на второй этаж, а по нему — с трудом поднялись на балконное помещение под открытым небом.

Подобно Орфею и Эвридике, что избрали Некрополь миру живых, Призрачный воин и его Благая смерть стояли на башне, купаясь в лучах луны.

Королева протянула рыцарю руку, тот с улыбкой принял её и поцеловал. Притянув даму к себе, мужчина обнял её за талию — и сделал шаг вправо. Танцевать он никогда не умел, но это не важно. Пусть неуклюже, по-детски, но искренне.

Они кружились в зареве полнолуния, сплетаясь под переливчатое звучание фортепиано и едва-шепчущее эхо скрипки, и в тон вальсу их замок ожил, наполнился графами и графинями, принцами и принцессами. Множество огней озаряло бальный зал, а оркестр вёл плавную партию торжественных нот.

Клаус обнимал свою фройляйн, а она, грациозно изогнув спину, охотно позволяла вести.

А когда танец кончился, наречённые слились в долгом поцелуе, и лишь новая обитель стала свидетельницей ему. Их тела сошлись в новой, более разнузданной пляске, и пляска та длилась до самой зари.