Пляска Бледных

Наступила тишина, погас свет, кроме пары прожекторов над сценой.

Первые же ноты вызвали одобрение у публики — они были предупреждены, что будут каверы, так что музыка, в любом случае, обещала быть хорошей, вопрос лишь в том — какая именно.

Арман открывал композицию, ведя мерный До-минор, перебирая струнами от пятой ко второй, зажимая то второй, то третий лад предпоследней. Уоллис настукивал нужный ритм палочками, совсем легко — один раз, — по тарелке. И вдруг, к внезапному и общему удивлению, — Арман запел.

Композицию знали слишком хорошо, чтобы помнить, что это инструментал, и вокальной партии в ней изначально не предполагалось.

Но слова были, и дополнялись плачущими гитарами.

— Worms of entropy

Are crawling through my heart, — низким голосом вёл Арман, опустив взгляд, исполняя партию под аккомпанемент Малеуса.

— Numb and feeble plea

Of one who’s torn apart, — пел он, словно высекая слова из сердца.

Зал, даже не зная текста, подхватил, тихо вторя ему.

Стихи были слишком очевидными, слишком хорошо ложились на взятую тему, так, словно слагались самими гитарами, ведущими композицию.

Не меньше была удивлена и Алина. Среди её современников сложно было найти тех, кто хотя бы краем уха не слышал творчества Акиры Ямаока — и уж тем более об игре, для которой писалась эта композиция. Туманы города-призрака в штате Вирджиния — зрелище, знакомое многим подросткам.

В век, когда игровая индустрия научилась конкурировать с синематографом, мир увидел огромное количество сильных вещей, и мрачный город Сайлент Хилл — хороший пример того, что задало и вектор культуры, и атмосферы, и — в какой-то мере, — мировоззрения для целого поколения.

— Frozen promised land

Returns in faded blink, — продолжал Арман своим баритоном.

— In letter from long-dead

Who still denies to leave.

Тут слово взял Малеус. Высоким, траурным почти-сопрано он отвечал ему:

— In my restless dreams

I always feel alone, — вёл он неподдельно женским, грустным голосом, полным отчуждения.