— «Перед богом, латышским народом и его национальной святыней…» Повторяй!
Скрипучим голосом Тирлаук повторял за старухой.
Текст был чересчур длинным. Пиладзиене замолчала, тяжело вздохнула и вытерла глаза уголком косынки.
— Так знай теперь, старая скотина: часы эти чтобы попали в нужные руки и в следующую ночь, не позже, чтобы самогон был тут… Понял?
— Понял.
— И ни капельки не тронь. Если останется, сама дам.
Тирлаук, вставая с колен, пробормотал:
— Да чего еще столько болтать! Я в жизни и не такие задания выполнял.
Три дня и три ночи Пиладзиене ждала возвращения Тирлаука. На четвертое утро ей стало ясно: часы пропиты, национальная святыня поругана. Теперь оставалось ждать божьей и людской кары.
Вилде прибыл в Вентспилс к развязке этих событий. Чтобы избежать подозрений и ненужных разговоров, он организовал себе командировку на вентспилсскую электростанцию, где должен был проверить, как используются материалы на работах по восстановлению и реконструкции станции. Из разговоров с работниками электростанции он быстро узнал о всех злоключениях Тирлаука и о том, что теперь он ютится в цыганской лачуге у Пиладзиене.
Пиладзиене еще не пришла в себя, вздыхала, стонала, проклиная клятвопреступника и призывая бога — последнюю опору в ее горе и страданиях. Вся боль, терзавшая ее плоть изнутри и снаружи, давала теперь о себе знать с небывалой силой. Если так будет продолжаться, то ей недолго придется ждать последнего часа.
Вилде она узнала не сразу, только когда тот назвал себя и напомнил о своих посещениях Карнитиса. У нее защемило сердце: она вспомнила старые золотые времена и сравнила их с теперешней несчастной жизнью. И слезы полились ручьем.
Вилде спокойно ждал, пока старая успокоится, и только тогда осторожно осведомился о Тирлауке. Тут нервы Пиладзиене снова не выдержали.
— Пропил, дьявол, золотые часы господина Карнитиса! Они были для меня святой памятью — ведь это все, что осталось от старых добрых времен. Может, было бы подспорьем на старости. Золото всегда есть золото. Оно в любое время, при любой власти в цене — как водка. Не только пропил — нарушил святую национальную клятву. Теперь те, что в лесу, его расстреляют и меня, наверное, тоже. И поделом, так ему и надо. Испортить такое дело!
— А кто это такие из леса?
— Ну, наши, бывшие…
— Бандиты…
— Да что вы, господин Вилде!
— Простите. Видите ли, даже стиль испортил себе коммунистическими газетами. Тирлаук еще нигде не объявился?
— Нет. Говорят, что в Гробинях его задержали и по сей день сидит еще. В четырех буфетах окна вместе с рамами высадил. Если на золото пить, то сила будет.