Когда дождь и ветер стучат в окно

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так мало?

— Маловато, конечно. Какие тысяча рублей теперь деньги? Зато у них было десять карманных и семь ручных часов. Это ведь то же самое, что деньги.

— Их, наверно, можно было бы реализовать.

— Еще у них в вещах нашли всякие там принадлежности для передачи сведений по радио. Рации, правда, не нашли.

— Почему же это?

— Так ведь Гинтер, когда уезжал, оставил здесь и людей и аппараты. И Карнитис показал, что ему поручено связаться с радиотелеграфистами Ласманисом и Даугулисом. Оба они с вентспилсской электростанции. Потом их тоже взяли.

Старуха замолчала. Вилде мрачно смотрел в закоптелый потолок. Что нужно, он выяснил. Надо встать и идти, но ноги как-то отяжелели.

— Думала, что Тирлаука тоже заберут, — продолжала старуха, — ведь под конец его тоже начали обучать передавать и принимать по радио, но Карнитис, должно быть, не знал об этом. Тогда и мне бы несдобровать. Старый пьяница еще болтливее Карнитиса.

— Все то, что вы рассказываете, совершенно точно?

— Совершенно.

— Откуда вам все это известно?

— По большей части сам милиционер выболтал, хотел похвастать. Остальное собрано понемножку.

— Их судили?

— Давно уже. По двадцать лет каждому дали.

— Да, несчастье многолико. Если не ошибаюсь, это сказал Эдгар По, — пробурчал Вилде. Он положил на стол две двадцатипятирублевые бумажки, поблагодарил, пожал старухе руку и ушел.

Пиладзиене, взяв деньги, проворчала:

— Хоть сотню бы оставил. Нехорошо так скупиться со своими, но теперь у каждого копейка к душе липнет. Да, настоящие латыши всегда, во все времена, были скупцами.

4

Через три дня Риекстинь позвонил Вилде на работу, сообщил, что радиоприемник починен, и спросил, не может ли инженер взять его.

Вилде ответил, что возьмет.

Вечером того же дня Вилде сидел на скамейке перед зданием химического факультета и созерцал темные воды канала. Вскоре на скамейку рядом с ним опустился укутанный в потрепанный дождевик юноша и стал возмущаться, что не достал билета на пьесу Пристли «Он пришел».