— Она, кажется, прибежала прямо со станции. Очень спешила.
— Вспомнила, наверно, что забыла двери запереть, — сказал Гайгал.
— Исчезнем без шума, — проворчал Калнозол, двинувшись к калитке.
Они прошли по улочке порядочное расстояние, когда захлопнулось окно, на котором лежала опрокинутая хрустальная ваза с цветами.
Когда Лейнасар и Милда вышли из Рижского вокзала, солнце было в зените. На привокзальной площади с Милдой поздоровался какой-то старикашка, обвешанный четырьмя пустыми корзинами. Видимо, он возвращался с рынка.
— Добрый день, папаша Гоба! Что же вы на этот раз хорошего продали?
Старичок остановился:
— Что ж, госпожа Риекстинь, нынче продать можно? Сливы носил.
— И так быстро у вас их разобрали?
— У меня всегда берут. «Виктория». Сама во рту тает. — Застучав корзинами, старичок продолжал путь.
— Что за Гоба? У него сын в Швеции? — спросил Лейнасар.
— Вы знакомы с его сыном?
— Алексиса Гобу я прекрасно знаю. Всегда улицу Безделигу вспоминает.
— Гобы там живут.
Милда вдруг повернулась и бросилась бежать.
— Папаша Гоба! Папаша Гоба! — громко звала она.
Прохожие оглядывались на женщину, так громко кричавшую посреди улицы. Старичок обернулся. Милда поманила его рукой и подождала, пока он вернулся. Из-под козырька потрепанной фуражки смотрели серые, усталые, но лукавые глаза.
— Хочу кое о чем поговорить с вами, если вы не очень спешите.
— Мне спешить некуда, только свинью и гуся покормить надо. У старухи опять радифулит этот.
— Свинья подождет. Отойдем в сторонку и присядем на скамейку, а то эти корзины уморят вас совсем.