— Да.
— Я ее знаю, это чудная девочка. Для доброго дела она не остановится ни перед какой жертвой, а разлука с Милочкой для нее была действительно жертвой. Представьте себе, когда Милочку унесли, она до того скучала, что чуть не расхворалась.
О, с каким восторгом я слушала слова незнакомой дамы, как дорога мне была в эту минуту Ната; я вся превратилась в слух, ловила каждое слово, желала, чтобы дама продолжала разговор как можно дольше, но, к крайнему моему сожалению, в эту минуту среди игравших по близости детей раздались громкие крики. Дама замолчала.
— Вон, вон отсюда! Как ты смела войти в нашу компанию! — кричала одна из девочек, одетая в нарядное платье и дорогую модную шляпку, — твое место не здесь, иди играть на улицу с такими же оборвашками, как сама.
Мама Сонечки и разговаривавшая с ней дама поспешно обернули головы по тому направлению, откуда доносился крик. Обернулась и маленькая девочка, которая держала меня на руках. Благодаря ее движению, я тоже могла видеть все, что там происходило.
Боже мой! Как болезненно забилось мое сердце, когда, всмотревшись хорошенько, я вдруг узнала, что угроза относилась к одной маленькой, очень плохо одетой девочке, в которой мне было не трудно узнать Парашу…
Оказалось, что Параша тоже пришла в городской сад и тоже захотела порезвиться с остальными детьми, но дети не приняли ее, потому что она бедна и дурно одета.
— Параша, Параша, не слушай их, они тебя оскорбляют, они злые, гадкие! — пыталась я закричать, напрягая свои силы, но изо всех моих стараний, конечно, ничего не вышло — я не могла произнести ни звука и продолжала молча улыбаться в то время, когда меня душили слезы… когда мне хотелось говорить, кричать плакать!.. Сонечка между тем подошла к нашей скамейке.
Приключение с Парашей подействовало на нее неприятно; она не хотела больше играть с остальной компанией, и, нагнувшись к уху матери, проговорила едва слышно: «Уйдем отсюда, я устала…»
Глава шестая
Моя свадьба
Прогулка в городском саду и неожиданное сведение о Нате доставили бы мне много удовольствия, если бы только это удовольствие не омрачилось печальным приключением с Парашей. Но, в общем, я все-таки рада была видеть Парашу. Придя домой, долго о ней думала и с нетерпением ожидала завтрашнего дня, рассчитывая, что Соня, наверное, пожелает повторить прогулку.
Но недаром у людей сложилась поговорка: «Человек предполагает, а Бог располагает» — так точно вышло и со мною.
На следующее утро Соня проснулась с головною болью, которая после завтрака усилилась настолько, что ей пришлось лечь в постель. Идти в сад нечего было и думать, так как явившийся на приглашение матери доктор объявил, что она больна серьезно.
В доме поднялась суматоха; обо мне, конечно, все забыли, я лежала в столовой на диване, брошенная без внимания, лежала до тех пор, пока, наконец, проходившая мимо горничная сжалилась и убрала меня в комод, сквозь полуоткрытый ящик которого я могла слышать и видеть все, что вокруг происходило.
Соня около двух недель находилась между жизнью и смертью, но затем, благодаря искусству доктора и уходу окружающих, дело пошло на поправку. Она начала вставать и кушать.
— Где моя кукла? — спросила она однажды.
Мама повторила ее вопрос горничной, которая сейчас же поспешила вынуть меня из ящика.
«Боже мой, как изменилась бедная Соня! — подумала я, глядя на бледные ввалившиеся щеки моей маленькой госпожи. — Куда девался ее румянец, ее улыбка!»
— Здравствуй, Милочка, — сказала она едва слышным голосом, сажая меня рядом с собою на кровати, — давно мы не виделись, но это не помешало мне во время болезни думать о тебе часто. Бедная моя Милочка, я вижу, что твое платье совсем измялось и испачкалось. — Дуня, — обратилась она к горничной, — дай сюда ящик, в котором лежат туалетные принадлежности Милочки.