Кучер передернул вожжами, махнул кнутом, и пара маленьких крестьянских лошаденок, впряженных в тарантас, быстро потянула нас вперед. Тарантас подкидывало то вправо, то влево. Марье Николаевне это, кажется, не совсем нравилось, а Соню, напротив, очень забавляло.
— Неправда ли, Милочка, как весело, когда трясет; так и кажется, что вылетишь? — обратилась она ко мне и потом начала указывать пальчиком на поля, деревья и луга, мимо которых мы проезжали.
Но вот, наконец, тарантас свернул с большой дороги вправо, спустился с горки, обогнул опушку леса и, въехав в ворота, остановился около подъезда небольшого деревянного домика, один бок которого от времени совершенно покривился и как будто врос в землю.
— Здесь мы должны жить, Соня, — печально проговорила Марья Николаевна.
Соня вместо ответа взглянула на нее умоляющими глазами, как бы прося не расстраивать себя мрачными думами.
— Мне так этот домик очень нравится, — заговорила девочка после минутного молчанья, — Я, пожалуй, даже не захочу отсюда уехать, когда папа нам напишет, чтоб мы вернулись в город.
«Да, а все-таки пока он этого не напишет, вам будет трудно…» — невольно подумала я, сидя на подоконнике, куда меня пристроила Соня, сейчас же принявшаяся за устройство нового жилища и старавшаяся сделать все как можно скорее. Я не отрывала от нее глаз… Я любовалась ею.
«Что за чудная девочка, что за замечательное у нее сердце! Как заботится она о своей матери!.. Дай Бог, чтоб на белом свете было побольше таких девочек!» — рассуждала я мысленно, пока моя маленькая госпожа бегала и суетилась.
Марья Николаевна тем временем позвала старика-садовника Антона, который теперь был ее единственным слугою, и спросила его, не знает ли он какую-нибудь девушку, которая бы за небольшое вознаграждение согласилась убирать наши комнаты и варить кушанье.
— Я пришлю мою крестницу, Агашу, — отвечал Антон, почтительно поклонившись, — она будет делать все, что вам угодно, и даже в крайнем случае может постирать.
— Отлично, — согласилась Марья Николаевна и просила его сказать Агаше, чтобы та поспешила приходом.
Антон удалился, обещая исполнить приказание Марьи Николаевны сейчас же.
И — действительно, не прошло даже и получаса, как наружная дверь нашего дома снова отворилась, и на пороге показалась красивая деревенская девушка, с загорелым лицом и прекрасными голубыми глазами.
Кроме меня в комнате никого не было. Она остановилась в нерешимости, не зная, что делать, то есть идти ли дальше, или воротиться.
Мне так хотелось соскочить с подоконника, подбежать к ней, взять за руку, проводить к Соне, но ведь я кукла, а не живой человек… Ах, как тяжело быть куклою, если бы вы знали!..
«Хоть бы посмотрела в мою сторону», — подумала я, чувствуя к этой девушке какую-то особенную симпатию.
И что же? — девушка вдруг обернулась.
— Какая прекрасная кукла, — проговорила она, подойдя ближе к подоконнику, чтобы разглядеть меня.
Прошло около десяти минут. Агаша — так как это была действительно она — продолжала смотреть и ощупывать меня со всех сторон до тех пор, пока в комнату, наконец, вошла Соня.
Тогда она поспешно посадила меня на прежнее место и, словно испугавшись того, что решилась без позволения взять в руки чужую собственность, первым делом начала извиняться.