Заземление

Город просыпался: медленно и лениво. И хотя улочки ещё пустовали, оранжевые огоньки в окнах уже воспевали новое утро. Сгорбленные крыши, подступившие к полосе леса, окутались вуалью дыма. Скоро двери домиков заскрипят, распахиваясь, и жители рабочего квартала плавной рекой потекут к центру города – зарабатывать свои кровные. Те, что побогаче – остановятся на углу, поджидая повозку номер пять; те, кому приходится день ото дня всё сильнее утягивать пояса – потрусят пешком, стаптывая каблуки. Девушки в скромных разноцветных платьях и неуклюжих пальто не по размеру ринутся в Наставни…

Но это будет потом. А пока узкие улочки не наполнились гамом и топотом, можно наслаждаться тишью, растягивая мгновения блаженства, как резину.

Тилен озлобленно покосилась на стойло в дальнем конце двора. Вот уже три дня, как оно снова ожило и запестрело хором лошадиных голосов. И это после пяти лет покоя! С того момента, как они с Кантаной загнали кобылку покойного дяди, мать не находила средств, чтобы приобрести новый транспорт. Одним Разрушителям известно, куда делись деньги, которые старшая Бессамори отдала мамаше за эту невинную выходку… Этих золотых монет хватило бы на пару крепких меринов! Но что поделать, если твоя мать – большая любительница грязно наживаться за чужой счёт. Одним Покровителям известно, сколько раз Тилен приходилось за неё краснеть.

В последний раз Тилен было стыдно за мать три дня назад. Знала ли матушка, околдованная зелёным змеем, во сколько встанет содержание чужих лошадей?! Тилен знала, что животные не умеют чувствовать, однако в глазах обоих меринов проглядывала странная влажная печаль, которую она не могла игнорировать. Кони, определённо, скучали по прежним хозяевам, свежему сену и хорошему уходу.

Гематомы под кожей ныли и болели. Тело гниёт заживо, не иначе! Кто знает, смогла бы она вообще встать, если бы Зейдана не свела страдания к минимуму. Но это была меньшая из неприятностей: душа болела куда сильнее тела. Тилен по-прежнему не могла понять, зачем Кантане нужно было стравливать её и Сасси. И почему подруга так и не признала свою оплошность. Тилен ведь желала лишь чтобы Кантана поняла, как опасно идти против всех в одиночку. Она много лет пыталась взять слово и донести эту простую истину до подруги, но не получалось. Бессамори слишком любила гулять по грани, и равновесие держала очень плохо. Тилен уважала стремление Кантаны выбирать дорогу, но никогда не хотела следовать за ней таким путём.

Кто же знал, что всё так обернётся? Люди часто предстают не такими, какими кажутся – это истина. Но как же трудно было принять Кантану со всей её гнильцой! Она ведь не была такой раньше! Домыслы о том, что все эти годы Кантана лукавила, чтобы в конце концов показать зубы, доводили Тилен до безумия. Она утешала себя тем, что каждый имеет право оступиться, и свято лелеяла надежду, что Бессамори кается в глубине души, боясь в этом сознаться. Такие, как она, никогда не признают ошибок.

– Тилен! – растрёпанная голова матери высунулась из открытого окна. Сносящий запах перегара распространялся из её рта на добрый десяток метров. – Если этому подонку вздумается вернуться, скажи, что я его не жду. Пусть катится, куда хочет. В мой дом он больше не зайдёт!

Подонок – это Гай. Совместное существование Гая и мамы в этом доме – одно сплошное разногласие. Сколько Тилен себя помнила, мать и старший брат постоянно ругались и спорили. Дело часто доходило до драк. И Гай непременно ушёл бы из дома по достижению сознательного возраста, если бы не Тилен. Брат, будучи сообразительным, догадывался, что мать, потеряв извечную куклу для битья, начнёт срываться на Тилен, или – что и того хуже – на младших.

– Скажу, – отрезала Тилен.

Оно и лучше. Если всё случилось так, как описала Кантана, заявление матери только на руку. По крайней мере, она не будет волноваться за нерадивого сынка. Некоторое время. До тех пор, пока похмелье не отрезвит её и не выведет на зыбкую тропу грязных слёз и позднего раскаяния.

– И вообще, не сиди на дворе долго! – рявкнула Ленор.

Тилен закатила глаза. Началось… Кажется, Гай оказался прав в своих подозрениях. Она за всю жизни не получила столько навязчивого внимания от матери, сколько в последние дни. Возможно, вскоре предстоит заработать первую порцию оплеух и пинков. Лишь одно радовало: хорошо, что на её месте не оказался кто-то из младших.

– Сегодня – день стирки, – снова загремел над двором грубый голос. – И ты должна мне помогать.

– Сама знаю! – выкрикнула Тилен, наблюдая за тем, как каштановый мерин щиплет сено.

– Хватит сидеть на шее!

– Да замолчи уже!

Истеричная нотка хохота пронеслась над ухом. За покосившимся забором просеменили два юноши с соседней улицы. Один из них – высокий и статный – бросил на Тилен насмешливый взгляд и что-то шепнул спутнику. Его собеседник прыснул: слащаво, будто девочка. «Вот бы и меня избили, – донеслось до слуха Тилен. – Я тоже лошадь хочу. Устал уже пешком ходить!»

Тилен, подавляя ярость, отвела взор. В груди клокотало раскалённое масло. Веки неожиданно отяжелели и набрякли. Только не плакать!

Теперь все на Девятом Холме будут коситься на неё из-за плеча и злобно хихикать вслед. Но не из-за того, что Сасси и девочки из её глуповатой компашки оставили следы на теле. Во всём виновата мать и её захватучие руки! И глупые принципы. И желание во что бы то ни стало сорвать выгоду от несчастья, случившегося с Тилен.

Сколько раз Тилен представляла себе, как сбегает из родного дома на рассвете, перекинув через плечо холщовый мешок для путешествий. Целует спящих младшеньких и, крадучись по скрипучим половицам, выходит на крыльцо. А потом – стремглав бежит в никуда, навстречу опасности и неизвестному. Мысли о запретном были сладки и греховны, далёкие мечты – недостижимы. Несмотря на то, что Тилен никогда не видела ласки от матери, ей было, за что любить Ленор. За то, что она, несмотря на пьянки и разгульный образ жизни, держит в тайне информацию о её действующем магическом потенциале, например.