Когда капитан спустился в каюту Макса, он застал там, кроме начальника экспедиции, слесаря и двух матросов. Атмосфера была очень напряженная. Из вопросов, задаваемых Максом, капитан понял, что слесарь в чем-то подозревался.
Как только капитан сел за стол, Макс прервал допрос и в кратких словах изложил капитану историю с трубками, открытой дверью и таинственную историю с Генрихом, еще не пришедшим в сознание.
Слесарь был белее полотна. Все складывалось не в его пользу. Он один был знающим техником. Кому другому были знакомы винтили, муфты и у кого другого мог оказаться второй ключ от двери? Все улики были налицо. Слесарь отрицал свое участие.
Макс и капитан отошли в дальний угол.
За подобные поступки в море, на яхте, могло быть одно наказание — в воду с грузом на шее. Но… но второго слесаря на яхте не было. Его помощник заменить его не мог ни по знаниям, ни по опыту.
Надо было найти исход, который, обезвреживая слесаря, оставлял его знания. Решено было подвергнуть его аресту на все время работы экспедиции, а надзор за ним поручить попеременно Генриху и Орлу.
Это решение объявили ему. Что-то глубоко честное было в том взгляде, каким он обвел Макса и капитана, взгляде, который говорит моряку больше, чем тысячи несомненных улик…
Максу этот взгляд ничего не сказал.
Гибель «Разведчика» Макс принял очень сдержанно; он предпочел такой финал иному. Но в гибели он не был уверен.
Доводы капитана были убедительны для моряка, но на Макса они произвели какое-то смутное впечатление…
Все же эти два события настолько взволновали Макса, что после ухода слесаря он не пошел сразу на палубу, а предоставил капитану, если тот найдет возможным, тронуться.
Ко времени вторичного появления капитана на палубе был очищен отрезок пространства, более чем достаточный для ориентировки.
Аконт указал капитану скорость движения и допустимую скорость поворотов. Приготовились к отплытию.
У руля капитан поместил своего помощника, а сам с телефонной трубкой стал у аппарата.
Через полчаса послышалась команда:
— Тихий ход! Яхта медленно тронулась. Впереди, словно фонарь ночью, освещал дорогу цилиндр. Медленно подвигалась яхта и с той же скоростью аппарат резал туман.
Теперь вся инициатива перешла к капитану.
Аконт прошел к Генриху. Он бредил. В бреду он говорил о палке, о зеркалах, стонал от боли, но в сознание еще не приходил.
Яхта медленно подходила к гавани, к тому месту, о котором знал лишь один капитан, месту, свободному от подводных скал. Через три часа в полосу цилиндра попал кусок суши и еще через полчаса послышалась команда:
— Отдать якорь!